В очередных томах серии «Византийская библиотека» издательство «Алетейя» приступает к изданию цикла общих работ А.А. Васильева по византинистике. В связи с этим представляется необходимым сказать несколько слов об авторе, его работах по истории Византии и принципах, положенных в основу предлагаемого издания.

Писать о биографии А.А. Васильева (1867-1953) достаточно сложно, ибо литературы о нем почти нет , архива ученого в России также нет и поэтому излагаемая ниже систематизированная информация о его жизни, взятая из разных источников, не может претендовать на исчерпывающую картину его жизни .

Александр Александрович Васильев родился в Петербурге в 1867 году. Он учился на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета и получил широкое образование как в области восточных языков (арабский и турецкий) и истории, так и в классических языках и истории, не считая обязательных современных языков. По словам самого А.А. Васильева, его научная судьба определилась случайно. Византинистикой ему посоветовал заняться его преподаватель арабского языка, знаменитый барон В.Р. Розен, направивший его к не менее знаменитому византинисту В.Г. Васильевскому. Последовавший затем благожелательный прием В.Г. Васильевского и первое знакомство с византийской историей в изложении Гиббона, помогли ему выбрать направление специализации. Отметим, однако, что хорошая востоковедная подготовка позволила А.А. Васильеву не только сочетать в своей работе византинистику и арабистику , но и проявить себя арабистом в собственном смысле слова. А.А. Васильев подготовил критические издания с переводом на французский двух арабских христианских историков – Агафия и Йахйи ибн Сайда . Видимо, у А.А. Васильева была и еще одна возможность проявить себя профессиональным востоковедом. Если судить по одному письму М.И. Ростовцеву от 14 августа 1942 г. , А.А. Васильев какое-то время преподавал в Санкт-Петербургском университете арабский язык. В упомянутом письме речь идет среди прочего о том, что А.А. Васильев обучал в университете литературоведа Г.Л. Лозинского основам арабского языка.

Для научной судьбы А.А. Васильева большое значение имели три года, проведенные им за границей в качестве стипендиата историко-филологического факультета. Благодаря поддержке В.Г. Васильевского, П.В. Никитина и И.В. Помяловского А.А. Васильев провел 1897-1900 гг. в Париже со стипендией сначала 600 рублей в год, затем – 1500 руб. Во Франции он продолжил изучение восточных языков (арабский, турецкий и эфиопский). За эти же годы им были подготовлены магистерская и докторская диссертации о взаимоотношениях Византии и арабов. Вскоре эти труды обрели вид двухтомной монографии, переведенной, правда, гораздо позже на французский язык (список трудов А.В. Васильева см. ниже).

Весной 1902 г., вместе с Н.Я. Марром, А.А. Васильев предпринял путешествие на Синай, в монастырь Св. Екатерины. Его интересовали хранящиеся там рукописи Агафия. В том же году А.А. Васильев провел несколько месяцев во Флоренции, также работая над рукописями Агафия. Подготовленное им издание текста достаточно быстро вышло в свет в известном французском издании Patrologia Orientalist . Издание текста второго арабского христианского историка – Йахйи ибн Сайда – было подготовлено А.А. Васильевым и И.Ю. Крачковским позже – в двадцатые-тридцатые годы.

Научная карьера А.А. Васильева была успешной. В 1904-1912 гг. он был профессором Дерптского (Юрьевского) университета . Принимал А.А. Васильев участие и в работе существовавшего до первой мировой войны Русского археологического института в Константинополе. В 1912-1922 гг. он был профессором и деканом историко-филологического факультета Петербургского (затем – Петроградского) педагогического института. С того же 1912 года по 1925 год А.А. Васильев был профессором Петроградского (затем Ленинградского) университета. Кроме того А.А. Васильев работал в РАИМК-ГАИМК , где с 1919 г. занимал должность зав. разрядом археологии и искусства Древнехристианского и византийского. В 1920-1925 гг. он был уже председателем РАИМК.

Нужно также отметить, что с 1919 г. А.А. Васильев был членом-корреспондентом Российской Академии наук. Без ссылок на источники авторы публикации писем М.И. Ростовцева к А.А. Васильеву сообщают, что постановлением Общего собрания АН СССР от 2 июня 1925 г. А.А. Васильев был исключен из АН СССР и восстановлен только посмертно, 22 марта 1990 г. .

В 1934 г. он был избран членом Югославской Академии наук. В последующие годы А.А. Васильев был также президентом института им. Н.П. Кондакова в Праге, членом американской Академии Средневековья и – в последние годы жизни – председателем Международной Ассоциации византинистов.

Переломным в жизни А.А. Васильева стал 1925 г., когда он поехал в официальную зарубежную командировку, не имея специальной мысли эмигрировать из России. Однако несколько встреч в Париже с М.И. Ростовцевым, известным русским антиковедом, уехавшим из России вполне сознательно, решили судьбу А.А. Васильева. М.И. Ростовцев еще в 1924 г. предложил А.А. Васильеву содействие в получении места в Висконсинском университете (Мадисон) в связи с тем, что сам М.И. Ростовцев переезжал из Мадисона в Нью-Хейвен .

А.А. Васильев согласился и, выехав летом 1925 г. в Берлин и Париж, во Франции сел на пароход до Нью-Йорка, имея официальное приглашение на год от Висконсинского университета. Осенью того же 1925 г. он уже имел работу в Америке. Сохранившиеся в Архиве С.А. Жебелева и других ученых письма А.А. Васильева показывают в то же время, что сам А.А. Васильев регулярно продолжал обращаться с просьбами через С.А. Жебелева о предании своему статусу официального характера – он просил об официальном продлении своей командировки. Просьбы его удовлетворялись Наркомпросом и подтверждались Академией наук. Однако в конце концов 1 июля 1928 г. было признано предельным сроком продления его командировки. А.А. Васильев не вернулся ни к этому сроку, ни когда-либо позже. Письмо С.А. Жебелеву, в котором он объяснял причины этого, выглядит очень дипломатично, мягко, но, скорее всего, не раскрывающим основного , ибо слова А.А. Васильева о заключенных контрактах, наладившейся работе, об отсутствии заработка в Ленинграде имеют, бесспорно, отношение к сложившейся ситуации , но кое-что оставляют и в тени.

Ввиду того, что архив А.А. Васильева находится в США, здесь мы невольно вступаем в область предположений. Однако для характеристики его как человека крайне важно, по меньшей мере, попытаться ответить, почему А.А. Васильев принял приглашение М.И. Ростовцева о работе в Мадисоне и почему он в конце концов остался в США. Возможностей судить об этом немного и все же несколько тонких, ехидно-иронических замечаний в тексте его «Истории Византийской империи» (например, о славянофильстве в СССР после второй мировой войны) позволяют утверждать, что вся идейная и политическая обстановка в СССР была А.А. Васильеву глубоко чужда. Легкость, с которой А.А. Васильев решился на переезд в Америку, во многом объясняется также и тем, что его не удерживали семейные узы. Судя по имеющимся документам, у него были брат и сестра, однако всю жизнь он оставался холостым .

Печенежская проблема В XI веке пачинакиты (из греческих источников), или печенеги (из русских летописей), в течение довольно продолжительного времени оказывали громадное влияние на судьбу Византии; и был даже момент, незадолго до первого крестового похода, когда печенеги единственный раз во время своей краткой и варварской исторической жизни сыграли немаловажную роль во всемирной истории, о чем речь будет в своем месте.

Византия уже давно знала печенегов, поселившихся с IX века на территории современной Валахии, т. е. к северу от нижнего Дуная, и на равнинах современной южной России, так что территория, занятая ими, простиралась от нижнего Дуная до берегов Днепра, а иногда заходила и дальше. Если на западе граница печенегов соприкасалась с границей Болгарского государства, то на востоке постоянной границы быть не могло, так как с этой стороны непрестанно теснили печенегов другие варварские кочевые племена, особенно узы и куманы, или половцы. Для лучшего понимания последующих исторических событий надо всегда помнить, что печенеги, узы и куманы (половцы) были народы тюркского (турецкого) происхождения, т. е. были, можно сказать, такими же турками, как турки-сельджуки, угрожавшие Византии со стороны Малой Азии в XI веке. Дошедший до нас куманский словарь убедительно доказывает, что куманский или половецкий язык находится в ближайшем родстве с другими турецкими языками, и что различие между ними есть различие только диалектическое. Близкое родство между печенегами и турками-сельджуками имеет для будущего большое значение.

Византия рассматривала печенегов, как одного из своих самых важных северных соседей, служивших основой для сохранения равновесия на севере в отношениях империи к Руси, мадьярам и болгарам. В Х веке Константин Багрянородный в своем труде "Об управлении империей", посвященном сыну и наследнику престола

Роману, уделяет немало места печенегам. Прежде всего, царственный писатель советует для пользы государства жить с печенегами в мире и иметь с ними дружественные отношения; если империя живет в мире с печенегами, то ни русские, ни мадьяры, ни болгары не могут открыть враждебных действий против империи. Из того же сочинения видно, что печенеги служили посредниками в торговых сношениях византийских владений в Крыму, т. е. фемы Херсон, с Русью, Хазарией и другими соседними странами. Очевидно, для Византии печенеги в Х веке имели в высшей степени важное значение как в политическом, так и в экономическом отношении.

Во второй половине Х века и в начале XI века обстоятельства изменились. Как известно, восточная Болгария была завоевана Иоанном Цимисхием, а вся Болгария - Василием II; после чего на Дунае печенеги, которых раньше отделяла от Византии Болгарская держава, стали непосредственными соседями империи, настолько сильными, многочисленными и упорными, что последняя была не в состоянии дать надлежащий отпор их натиску. С тыла печенегов теснили половцы. Церковный писатель XI века Феофилакт Болгарский в таких словах говорит о набегах печенегов, которых он называет скифами: "Их набег - удар молнии; их отступление тяжело и легко в одно и то же время: тяжело от множества добычи, легко - от быстроты бегства... Самое худшее то, что они своим множеством превосходят весенних пчел, и никто еще не знал, сколькими тысячами или десятками тысяч они считаются: число их бесчисленно".

Однако, до середины XI века серьезная опасность для Византии со стороны печенегов, по-видимому, не угрожала. Около же середины этого века они перешли Дунай.

По словам В. Г. Васильевского, впервые выяснившего роль печенегов в истории, "это событие, оставляемое без внимания во всех новых исторических сочинениях, имело громадное значение в истории человечества. По своим последствиям оно почти так же важно, как переход за Дунай западных готов, которым начинается так называемое переселение народов".

Император Константин Мономах (1042-1054) отвел в придунайской Болгарии печенегам земли для поселения и отдал в их руки три крепости на Дунае. Обязанность печенежских поселенцев была защищать границы империи от нападений своих соплеменников, оставшихся за Дунаем, и от князей русских.

Но задунайские печенеги упорно стремились к югу. В первое время, несмотря на то, что печенеги, в громадном количестве (источники говорят даже о 800 000 человек), перейдя Дунай, доходили до Адрианополя, а отдельные отряды и до самых стен столицы, войскам Константина Мономаха удавалось с ними справляться и наносить им чувствительные удары. Но предпринятая им в конце правления экспедиция против печенегов за Балканы окончилась разгромом византийского войска. "В страшном ночном побоище смятые полки византийские почти без сопротивления были истреблены варварами; только небольшая часть успела как-то добраться до Адрианополя. Все плоды прежних побед были потеряны".

Полное поражение сделало невозможным для империи продолжение новой борьбы с печенегами и император вынужден был купить мир весьма дорогой ценой. Его щедрые дары побудили их пообещать мирно жить в своих провинциях на севере от Балкан. Печенежские князья были пожалованы византийскими придворными чинами.

Итак, к концу Македонской династии, особенно во время правления Константина Мономаха, печенеги были уже самым опасным северным врагом Византии, который в последующих событиях будет временами играть в высшей степени важную роль.

Отношения Византии к Италии и Западной Европе

Итальянские отношения имели для Византии важное значение, главным образом, ввиду арабских успехов в Сицилии и южной Италии. Что касается отношения Византии к Венеции, то республика св. Марка, совершенно освободившись в середине IX века от византийской зависимости, стала самостоятельной, так что, если между двумя государствами завязывались, как то и было, например, при Василии I, сношения, то это были уже сношения двух самостоятельных государств, интересы которых в Х веке очень близко сходились в вопросе о западных арабах и адриатических славянах.

Из времени Василия I интересна переписка его с западным императором Людовиком II, из которой видно, что между обоими государями происходил горячий спор о неправильности присвоения Людовиком императорского титула. Таким образом, еще во второй половине IX века чувствовались последствия коронации 800 года.

Хотя некоторые историки утверждали, что письмо Людовика II Василию подложное, современные исследователи не поддерживают этой точки зрения. Попытка заключить союз между Василием и Людовиком II, как было уже сказано выше, окончилась неудачей. Занятие византийскими войсками Вари, Тарента и удачные действия в южной Италии против арабов византийского начальника Никифиора Фоки подняли там византийское влияние в конце правления Василия I, о чем также речь была выше. Мелкие итальянские владения, как например, герцогства Неаполитанское, Беневентское, Сполетское, княжество Салернское и другие, часто меняли свое отношение к Византии в зависимости от успешности или неуспешности ее действий против арабов. Папа Иоанн VIII, забыв о недавнем разрыве с восточной церковью, осознавая грозную для Рима арабскую опасность, вступил с Василием I в оживленные переговоры, соглашался на всевозможные уступки и явно стремился к заключению политического союза. Некоторые ученые даже стараются объяснить отсутствие в течение трех с половиной лет на Западе императора, после смерти Карла Лысого (877), тем, что Иоанн VIII будто бы намеренно никого из западных государей не короновал, не желая оскорбить столь нужного ему византийского государя.

При Льве VI византийские владения в Южной Италии делились на две фемы: Калабрию и Лангобардию. Калабрия выделилась из фемы Сицилии, после того как с падением Сиракуз и Таормины Сицилия фактически перешла в руки арабов. Что касается Лангобардии, то в силу успехов византийского оружия в Италии Лев VI, как кажется, окончательно выделил ее в виде самостоятельной фемы со стратигом во главе из фемы Кефаллении или Ионийских островов. При постоянных военных действиях с переменным успехом границы Калабрии и Лангобардии отличались большой неопределенностью.

С усилением византийского влияния в южной Италии там в Х веке замечается увеличение греческих монастырей и церквей, которые создали ряд культурных центров.

В том же Х веке у Византии в Италии появляется сильный соперник и враг в лице германского государя Оттона I, который, будучи в 962 году коронован императорской короной в Риме папой Иоанном XII, стал известен в истории, как основатель "Священной Римской империи германской нации". Сделавшись императором, Оттон захотел быть и хозяином положения в Италии, что уже прямо задевало византийские интересы, особенно в феме Лангобардии. Переговоры между ним и восточным императором Никифором Фокой, который, быть может, мечтал о заключении наступательного союза с германским государем против мусульман, затянулись. Тогда Оттон сделал неожиданное, но неудачное вторжение в византийские южноитальянские области.

Для новых переговоров в Константинополь был отправлен в качестве императорского посла епископ города Кремоны Лиутпранд, бывший уже раньше послом в Византии при Константине Багрянородном. Будучи встречен на берегах Босфора недостаточно почетно и пережив там немало унижений и уколов самолюбию, Лиутпранд написал рассказ о своем вторичном пребывании при византийском дворе в виде злостного памфлета, который является полной противоположностью благоговейному описанию его первого посещения Константинополя. Из его памфлета, называемого обыкновенно "Донесением о константинопольском посольстве" (Relatio de legatione constantinopolitana), видно, что в Византии продолжались старые споры о титуле "василевса" для западного государя. Лиутпранд обвинял византийцев в слабости и бездействии и оправдывал своего государя. Вот что он пишет: "Кому служит Рим, о желании дать свободу которому вы шумите? Кому он платит налоги? Разве прежде не служил он куртизанкам? И вот, в то время когда все спали и даже находились в состоянии бессилия, мой господин, августейший император, освободил Рим от столь постыдного рабства". Лиутпранд, видя, что греки, намеренно затягивая переговоры и не позволяя послу сноситься с его государем, готовили войска для отправки в Италию, употреблял все усилия, чтобы уехать из Константинополя, что ему удалось лить после больших хлопот и проволочек.

Разрыв между двумя империями совершился, и Оттон I вторгнулся в пределы Апулии. Однако новый византийский император Иоанн Цимисхий совершенно изменил политику: он не только заключил мир с германским государем, но и добился брака сына и наследника последнего, будущего императора Оттона II, с византийской принцессой Феофано. Между империями установился союз. Арабские нападения на южную Италию, против которых преемник Иоанна Цимисхия, Василий II, занятый внутренними восстаниями, ничего не мог сделать, заставили предпринять поход на юг молодого императора Оттона II (973-983). Последний потерпел сильное поражение от арабов и вскоре умер. С этих пор попытки германского вторжения в византийские фемы на юге Италии надолго прекратились.

С конца Х века произошла административная реформа в византийской Италии, где прежний "стратиг Лангобардии" был заменен "катепаном Италии", имевшим резиденцию в Бари. Распри между различными итальянскими княжествами помогали византийскому катепану справляться с нелегкой задачей защищать юг Италии против сарацин.

Сын византийской принцессы Феофано, воспитанный в глубоком уважении к Византии и к античной культуре, германский государь Оттон III (983-1002), современник и родственник по матери Василия II, ученик знаменитого ученого Герберта, будущего папы Сильвестра II, не скрывая своего презрения к германской грубости, мечтал об установлении прежней империи со столицей в древнем Риме. "Он один желал, - по словам историка Брайса, - опять сделать семихолмный город столицей империи, поставив Германию, Ломбардию и Грецию на их прежнее настоящее место подчиненных провинций. Никто не забывал так настоящего для того, чтобы жить в свете античного строя; ничья душа не была так объята пламенным мистицизмом и тем благоговением к славе прошлого, на котором основывалась идея средневековой империи". Но, как бы ни был велик престиж древнего Рима, все-таки воображение Оттона III неслось главным образом к Риму восточному, к тому сказочно-пышному двору Византии, откуда происходила его мать Феофано. Только подражая византийским монархам, Оттон III надеялся восстановить императорский трон в Риме. Он называл себя imperator romanorum и будущую всемирную монархию Orbis romanus.

Однако молодой мечтатель на троне, собиравшийся своими несбыточными планами доставить немало осложнений и хлопот Византии, неожиданно умер в самом начале XI века, двадцати двух лет от роду (1002).

Если в начале XI века византийская южная Италия, благодаря вмешательству венецианского флота, была в безопасности от арабов, то вскоре в Италии появился у Византии новый враг, который некоторое время спустя будет уже страшной грозой для восточной империи. Этим врагом были норманны.

Первый значительный отряд норманнов прибыл в Италию в начале XI века по приглашению Мела, поднявшего восстание против византийского господства. Однако Мел и его норманнские союзники потерпели сильное поражение при Каннах, столь знаменитых победой Ганнибала во Вторую Пуническую войну. Войскам Василия II в этой победе оказали существенную помощь служившие в рядах византийского войска русские. Победа при Каннах настолько укрепила положение Византии в южной Италии, что император Михаил IV Пафлагонец в тридцатых годах XI века снарядил экспедицию для обратного отвоевания у арабов Сицилии под начальством знаменитого полководца Георгия Маниака, в войске которого участвовал скандинавский герой Гаральд-Гардрад и варяго-русская дружина. Несмотря на успех кампании, который выразился, между прочим, в овладении Мессиной, византийское предприятие в конце концов не удалось, особенно потому, что Георгий Маниак, заподозренный в честолюбивых замыслах, был отозван.

Между тем норманны, пользуясь раздорами между Византией и римским престолом, приведшими, как известно, к окончательному разделению церквей в 1054 году, и держа сторону Рима, медленно, но успешно продвигались в византийской Италии. В конце нашего периода, т. е. в середине XI века, среди норманнов в Италии начал выделяться энергичный Роберт Гуискар, или Гвискард, главная деятельность которого разовьется уже после прекращения Македонской династии.

Социальное и политическое развитие. Церковные дела

Главным событием церковной жизни Византии за время Македонской династии является окончательное разделение церквей, восточной и западной, на восточно-православную и западно-католическую, завершившееся после почти двухвековых споров в середине XI века.

Первым делом основателя Македонской династии Василия I в церковной жизни империи было низложение патриарха Фотия и восстановление на патриаршем престоле низложенного при Михаиле III Игнатия. Этой мерой Василий надеялся укрепиться на только что приобретенном захватным путем троне, а именно: с одной стороны, он считал выгодным для себя жить в мире с папой; с другой стороны, желал угодить народу, среди которого, как он прекрасно знал, было очень много игнатиан, т. е. сторонников низложенного Игнатия. Император Василий и патриарх Игнатий в своих письмах к папе признавали силу и влияние последнего на дела восточной церкви. Император писал папе: "Отец духовный и божественно чтимый первосвященник! Ускори исправлением церкви нашей и через борьбу с несправедливостью даруй нам обилие благ, т. е. чистое единство, общение духовное, свободное от всякого спора и всякой схизмы. Церковь, единую во Христе, и стадо, повинующееся одному пастырю". Игнатий кончает свое полное уничижения перед папой письмо просьбой прислать в Константинополь папских викариев, чтобы "с ними добре и по надлежащему устроить церковь"; "мы примем их, - пишет Игнатий, - как Провидение Божие, являемое при посредстве верховного Петра и при посредстве вашего настояния ". Для папства это был момент кажущегося торжества на Востоке. Папа Николай I не дожил до этой победы. Отправленные из Византии на его имя письма были получены уже его преемником Адрианом II.

На соборах в Риме и затем, в присутствии папских легатов, в Константинополе (869) Фотий был низложен и вместе со своими сторонниками предан проклятию. На западе Константинопольский собор 869 года был признан Вселенским, каким и считается до настоящего времени.

Если в отношении византийской церковной жизни империя, можно сказать, уступила папе по всем пунктам, то нельзя того же сказать о церковных делах в Болгарии, где, как было уже сказано выше, в конце правления Михаила III восторжествовало латинское духовенство. Но Василий I, несмотря на противодействие папских легатов и недовольство самого папы, добился того, что латинские священники были удалены из Болгарии, и болгарский царь Борис снова примкнул к восточной церкви. Последнее обстоятельство имело громадное влияние на дальнейшую историческую судьбу болгарского народа.

Низложенный и преданный проклятию Фотий, живя в заточении и терпя многочисленные лишения, продолжал пользоваться прежней популярностью у своих сторонников, которые во время патриаршества Игнатия оставались преданными Фотию. Сам Василий, сознавая свою ошибку в отношении к Фотию, стал переходить на его сторону, начав с того, что возвратил Фотия из заточения, поселил его во дворце и поручил ему воспитание и образование своих детей. Поэтому, когда Игнатий в глубокой старости скончался, Василий предложил Фотию занять патриарший престол. Восстановление Фотия знаменовало собой начало новой политики по отношению к папе.

В 879 году в Константинополе был созван собор, который по числу собравшихся иерархов и по общему великолепию обстановки превосходил даже некоторые из Вселенских Соборов. Этот собор, по словам одного историка, "представлял в целом поистине величественное явление, какого не видали со времени Халкидонского собора". Легаты папы Иоанна VIII присутствовали на соборе и не только должны были согласиться на снятие с Фотия осуждения и на восстановление с ним общения римской церкви, но и выслушали без возражения прочитанный на соборе Никео-цареградский символ веры без прибавления уже распространенного на Западе filioque. На последнем заседании собора папские легаты воскликнули: "Кто не признает Фотия священным патриархом и не будет иметь с ним общения, то жребий того да будет вместе с Иудой и да не будет тот причислен к христианам!". "Прославлением Фотия, - пишет его католический историк, - открылись заседания собора, и тем же прославлением закончились". Этот же собор доказывал, что папа является таким же патриархом, как и все другие патриархи, и что у него нет прав на управление всей церковью; поэтому и константинопольский патриарх в папском утверждении не нуждается.

Папа, будучи страшно раздражен постановлениями собора 879 года, отправил в Константинополь своего легата, который должен был настоять на уничтожении неугодных папе постановлений собора, а также добиться уступки относительно болгарской церкви. Однако ни император Василий, ни Фотий ни в чем не уступили папе, а его легат подвергся даже аресту. Раньше полагали, что когда весть об этом акте открытого неповиновения дошла до Иоанна VIII, он анафематствовал Фотия в торжественной церемонии, в храме ап. Петра, держа Евангелие в руках, в присутствии большого количества народа. Это была так называемая вторая схизма Фотия. Однако последние исследования Аманна (Amann), Дворника (Dvornik) и Грюмеля (Grumel) показали, что второй схизмы Фотия никогда не существовало и что ни Иоанн VIII, ни кто-либо из его преемников никогда не анафематствовал Фотия. Взаимоотношения между империей и Римом полностью не прекратились, хотя и стали случайными и неопределенными.

Фотий не до конца жизни оставался на патриаршей кафедре, которую он должен был покинуть при вступлении в 886 году на престол своего ученика и сына Василия I, Льва VI. Пять лет спустя Фотий умер, сыграв в высшей степени важную роль как в церковной, так и вообще в культурной жизни Византии.

Параллельно с только что изложенными отношениями к римской церкви время Василия I было ознаменовано целым рядом попыток распространения христианства среди язычников и иноверцев. При нем была сделана до сих пор еще не достаточно разъясненная попытка насадить христианство среди русов, которых Василий, по словам источника, будто бы "убедил сделаться участниками спасительного крещения" и принять рукоположенного патриархом Игнатием архиепископа. Трудно пока точно сказать, о каких русах здесь идет речь. При Василии же была обращена в христианство большая часть славянских племен, поселившихся в Пелопоннессе; славяне-язычники остались в горах Тайгета. При нем же настойчиво проводилось насильственное обращение евреев в христианство.

Факт низложения Фотия императором Львом VI, преемником Василия, объясняется боязнью нового государя перед все усиливавшимся политическим влиянием Фотия и его партии, а также желанием Льва возвести на патриарший престол своего брата Стефана, чтобы при помощи последнего получить полную власть над церковным управлением империи, чему препятствовала бы твердая воля Фотия. При преемниках последнего можно заметить тенденцию к примирению с римской церковью на основании обоюдных уступок.

Церковные дела в Византии особенно осложнились в начале Х века во время патриаршества Николая Мистика, самого выдающегося иерарха после Фотия, родственника и ученика последнего. Благороднейшие стороны Фотия, по словам историка, "жили в его ученике Николае Мистике, который более, чем другие, стремился следовать предначертанному им идеалу патриарха". Этот патриарх оставил весьма интересное собрание писем, неоценимых с исторической и церковной точки зрения.

Между императором Львом и патриархом Николаем Мистиком возникли крупные разногласия из-за четвертого брака императора, против которого всеми силами восставал патриарх, доказывавший, что это противоречит церковным правилам. Несмотря на это, император заставил одного пресвитера обвенчать его с Зоей, сделавшейся, таким образом, четвертой супругой императора, три первых супруги которого умирали довольно быстро одна за другой. После венчания, за отсутствием патриарха, сам Лев возложил на Зою императорскую корону, что дало повод Николаю Мистику впоследствии сказать, будто бы император был для Зои "и женихом, и архиереем". Восточные патриархи, когда их спросили об этой проблеме, высказались в пользу разрешения Льву жениться четвертый раз.

Это дело вызвало сильное смущение в народе. Непокорный Николай Мистик был низложен и отправлен в изгнание. На соборе в Константинополе, в присутствии папских легатов, было решено допустить подвергнутого епитимий императора к церковному общению, не расторгая его четвертого брака. На патриарший престол был возведен, после долгих колебаний, Евфимий.

Собор не дал империи церковного мира. Среди византийского духовенства образовались две партии. Одна, стоявшая на стороне Николая Мистика, была против признания четвертого брака императора и поносила нового патриарха Евфимия. Другая партия, представлявшая собой меньшинство, соглашалась с соборным постановлением относительно брака Льва и признавала в Евфимий избранника всей церкви. Партийное разъединение перешло из столицы в провинции. Повсюду происходила упорная борьба между николаитами и евфимитами. Некоторые видят в этой борьбе продолжение утихнувшей на время прежней вражды фотиниан с игнатианами. Наконец, сам император понял, что только энергичный и опытный Николай Мистик мог поправить дело. Незадолго до своей смерти (912) Лев VI вызвал его из заточения и, после низложения Евфимия, восстановил на патриаршем престоле.

Заботясь о церковном мире в империи, Николай Мистик хотел восстановить также отношения с Римом, прерванные из-за одобрения папой четвертого брака Льва. Во время регентства Зои, четвертой жены покойного императора, управлявшей государством за малолетством сына Константина VII Багрянородного, Николай Мистик был лишен влияния. Но, когда в 919 году управление государством перешло в руки тестя Константина, начальника флота Романа I Лакапина, и правительница Зоя была пострижена в монахини, тогда Николай Мистик снова получил прежнее влияние. Главным фактом последних лет его патриаршества было созвание собора в Константинополе из николаитов и евфимитов, которые с общего согласия составили "том единения" (о tomoV thV enwsewN ). Этим соборным актом четвертый брак вообще был "объявлен безусловно недозволительным и недействительным, как запрещенный церковью и нетерпимый в христианской стране ". О четвертом браке Льва Мудрого в "томе единения" упоминания нет. Этот акт удовлетворил обе партии: николаиты и евфимиты заключили между собой мир, может быть, отчасти под влиянием, как думает профессор Дринов, "того ужаса, в который повергли византийцев успехи болгарского оружия". После некоторой переписки с папой последний согласился послать в Константинополь двух епископов, которые, с его соизволения, осудили смущение, внесенное четвертым браком императора Льва. После этого общение между константинопольской и римской церквями было восстановлено. Русский церковный историк А. П. Лебедев по этому поводу пишет: "Патриарх Николай вышел из этого нового столкновения церкви Константинопольской с Римской полным победителем. Церковь Римская должна была уступить церкви Константинопольской и осудить свое собственное деяние!" После смерти Николая Мистика в 925 году Роман Лакапин добился полного контроля над церковью и, как сказал С. Рансимен, "цезарепапизм еще раз оказался победителем".

Очень интересной личностью с церковной точки зрения является император Никифор Фока. Будучи одним из наиболее одаренных императоров-воинов, имя которого связано с блестящими страницами византийской военной истории, он, особенно до вступления своего на престол, увлекался иноческими идеалами, носил власяницу и поддерживал тесные сношения со знаменитым основателем Большого монастыря на Афоне, св. Афанасием Афонским. Житие последнего сообщает, будто бы однажды в порыве религиозного увлечения Никифор открыл Афанасию свою заветную мысль уйти от мирской суеты и предаться служению Богу. Византийский историк Лев Диакон пишет, что Никифор был суров и неумолим в молитвах и всенощных бдениях во имя Бога, невозмутим духом во время песнопений и нисколько не подвержен тщеславию. Он был наполовину солдат, наполовину аскет. Многие были смущены, когда при своем вступлении на престол аскетически настроенный Никифор Фока вступил в брак с молодой и красивой вдовой покойного императора Романа П, Феофано, которая пользовалась чрезвычайно сомнительной славой. Впоследствии на гробнице Никифора было между прочим написано, что Никифор "все победил, исключая женщины".

Наиболее известным мероприятием Никифора в церковной жизни империи является его знаменитая "Новелла" 964 года о монастырях и связанных с ними религиозно-благотворительных учреждениях.

В Византии в эпоху Македонской династии монастырское землевладение приняло чрезмерные размеры и часто расширялось за счет свободных крестьянских участков, защитниками которых, как будет сказано ниже, выступили некоторые из государей этой династии. Еще перед началом иконоборчества, т. е. в конце VII и начале VIII веков, восточная церковь уже владела громадными земельными богатствами, что давало некоторым ученым основание сравнивать земельные богатства восточной церкви с такими же богатствами церкви западной эпохи франкских королей, жаловавшихся на пустоту своей казны из-за перехода их земельных богатств в руки духовенства. Императоры-иконоборцы VIII века, как известно, открыли поход против монастырей; часть монастырей была закрыта, и достояние их отобрано в казну. Последняя мера совпала по времени с аналогичной секуляризацией церковных имуществ на западе в том же франкском государстве, при знаменитом майордоме Карле Мартелле. С окончанием иконоборчества и восшествием на престол Македонской династии число монастырей и количество земли, поступившей в их владение, стали быстро возрастать. Уже новелла Романа I Лакапина высказывала намерение несколько ограничить рост монастырского землевладения. Решительно по данному вопросу высказывается новелла Никифора Фоки 964 года.

Эта новелла, отмечая "явную болезнь" в монастырях и "других священных домах" в виде безмерного любостяжания, не считая апостольской заповедью или отеческим преданием "приобретение многодесятинных громадных поместий и множество забот о плодовых деревьях" и желая "вырвать с корнем зло богоненавистного славолюбия", запрещает строить новые монастыри и делать в пользу старых монастырей, богаделен и странноприимных домов, или же митрополитов и епископов, наиболее обычные пожертвования и вклады.

Этот суровый закон, который должен был вселить сильное раздражение среди религиозно настроенного населения, не смог, даже при неполном его применении, долго просуществовать. Василий II отменил закон Никифора Фоки, "как направленный к оскорблению и обиде не только церквей и богоугодных домов, но и самого Бога", и восстановил силу прежних по данному вопросу законов Василия I и Льва VI Мудрого, т. е. Василик, и новеллы Константина Багрянородного. Василий отменил новеллу Никифора Фоки, потому что считал ее также причиной гнева Божьего, обрушившегося на империю в восьмидесятых годах Х века, когда известные уже нам внешние и внутренние затруднения ставили на край гибели судьбу государства.

Никифор Фока сделал важный шаг в деле укрепления византийской церковной организации в южной Италии, т. е. в Апулии и Калабрии, куда во второй половине Х века стало сильно проникать папское и вообще западное влияние, особенно в связи с коронованием германского государя Оттона I императорской римской короной и с усилением на юге Италии лангобардских интересов. Никифор Фока через своего патриарха запретил в Апулии и Калабрии латинский церковный обряд и предписал придерживаться греческого. Это мероприятие послужило новым основанием для дальнейшего отчуждения папства от Византии, тем более что в последнее время царствования Никифора папа стал называть его императором греков, а титул императора ромеев, т. е. римского, как официально титуловался византийский государь, он перенес на Оттона германского.

Не лишена также интереса попытка Никифора Фоки провозгласить св. мучениками всех воинов, положивших жизнь свою на поле брани. Но против этого решительно воспротивились патриарх и епископы. Император должен был уступить.

С именами Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия связывается начало новой эпохи в жизни знаменитого монастырями Афона. Отдельные подвижники жили на Афоне со времени начала монашества в IV веке. Наряду с подвижниками в VII веке появились там небольшие и небогатые монастыри.

В эпоху иконоборческих смут VIII века в малодоступных местностях Афона искали спасения многие из преследуемых иконопочитателей, привозивших с собой церковную утварь, мощи и рукописи. Но спокойной жизни на Афоне не было из-за неоднократных опустошительных нападений арабов с моря; монахов убивали или увозили в плен. Поэтому до середины Х века Афон пережил несколько запустений. Лишь при Никифоре Фоке афонское монашество укрепилось, когда уже известный нам св. Афанасий Афонский построил первый большой монастырь, ввел в нем общежительное устройство и дал своей киновии новый устав (по-гречески типик, как в Византии назывались монастырские уставы), определявший дальнейшую жизнь монастыря. Подвижники (анахореты), недовольные введением на Афоне общежительного (киновитского) монашества, подали жалобу преемнику Никифора Фоки, Иоанну Цимисхию, на Афанасия, обвиняя последнего в том, что он нарушил древние обычаи Святой Горы (так уже назывался Афон в типике Афанасия). Цимисхий, разобрав дело, утвердил древний афонский устав, допускавший на Афоне как анахоретство, так и киновитство. По примеру св. Афанасия стали основываться другие монастыри, и притом не только греческие. При Василии II был уже монастырь Иверский, или Грузинский; выходцы из Италии основали монастыри Римский и Амальфитанский. Около 1000 года, когда умер в глубокой старости св. Афанасий, на Афоне было, по словам епископа Порфирия Успенского, глубокого знатока христианского Востока, 3000 "разнонародных монахов". В XI веке есть известие уже и о русской обители. Впервые официально Афон был назван Святой Горой во втором его уставе (типике), данном примерно в середине XI века императором Константином IX Мономахом. Управление монастырями поручалось совету игуменов во главе с первым из них - протом (от греческого пропое, - первый); совет же назывался протатом. Таким образом, в эпоху Македонской династии на Афоне окончательно образовался в высшей степени важный культурный центр не только для Византии, но и для других стран.

Вопрос о разделении церквей, резко поставленный в IX веке, нашел свое окончательное разрешение в середине XI века. Помимо общих причин догматического характера, надо иметь в виду в данном случае условия южно-итальянской жизни в середине XI века, без сомнения, ускорившие факт разделения. Несмотря на известную уже нам меру Никифора Фоки относительно церковной организации в Апулии и Калабрии, латинское церковное влияние продолжало туда проникать. В середине XI века на папском престоле сидел Лев IX, который был не только религиозным, но и политическим деятелем. Клюнийское движение, охватившее тогда обширные круги западноевропейского духовенства и поставившее себе задачей реформу церкви в смысле восстановления ее павших нравов и расшатанной дисциплины и уничтожения укоренившихся в церкви светских обычаев и привычек, симонии, брака духовенства и инвеституры, развивалось под непосредственным покровительством и руководительством папы. Клюнийцы, проникая в определенную область, ставили последнюю в духовном отношении в тесную зависимость от папы. Это движение стало делать большие успехи в Южной Италии, что было в высшей степени неприятно восточной церкви. Кроме того. Лев IX со своей точки зрения имел и политические основания для вмешательства в южно-итальянские дела. Между папой и константинопольским патриархом Михаилом Керуларием произошел обмен посланиями. Папа в своем послании ссылался на известный "Дар Константина" (Donatio Constantini), будто бы отдававший римскому епископу вместе с духовной и светскую власть. Но, несмотря на подобные осложнения, трудно было ожидать скорого разрыва, тем более что византийский император Константин IX Мономах был склонен к мирному разрешению вопроса.

В Константинополь прибыли папские легаты, среди которых находился высокомерный кардинал Гумберт. Легаты и особенно Гумберт гордо и заносчиво держали себя в отношении патриарха, который, уклонившись от каких-либо переговоров с ними, не соглашался ни на какие уступки Риму. Тогда, летом 1054 года, легаты положили на алтарь храма Св. Софии отлучительную грамоту, в которой провозглашалась патриарху "Михаилу и сообщникам его, пребывающим в вышеуказанных заблуждениях и предерзостях, анафема... вместе со всеми еретиками, купно же с дьяволом и ангелами его". В ответ на это Михаил Керуларий созвал собор, на котором была произнесена анафема на римских легатов и соприкосновенных к ним лиц, пришедших "в богохранимый град, подобно грому, или буре, или граду, или лучше, подобно диким кабанам, чтобы низвергнуть истину".

Так произошел окончательный раскол западной и восточной церкви в 1054 году. Отношение трех восточных патриархов было для Михаила Керулария исключительно важным. Посредством патриарха Антиохийского, он известил патриархов Иерусалимского и Александрийского о разделении церквей, сопроводив новость соответствующими извещениями. Несмотря на незначительное количество источников, можно с уверенностью утверждать, что три восточных патриарха остались верными православию и поддержали патриарха Константинопольского.

Для патриарха Константинопольского раскол 1054 года можно рассматривать как большую победу, которая сделала его совершенно независимым от папских претензий с запада. Его авторитет значительно возрос в славянском мире и среди восточных патриархатов. Однако с политической точки зрения раскол 1054 года был фатальным для империи, так как сводил на нет в будущем любую попытку стабильного соглашения с западом, находившимся под сильным влиянием папства. Это оказалось фатальным, ибо иногда Византийская империя очень нуждалась в западной помощи, особенно тогда, когда с востока стала усиливаться турецкая опасность. Вот как Л. Брейе оценивает последствия этого разрыва: "Именно этот раскол сделал бесполезными все усилия по примирению империи Константинополя и Запада, именно этот раскол проложил путь к упадку и падению империи".

-- [ Страница 1 ] --

Александр Александрович Васильев

История Византийской

империи. Т.1

Серия «История Византийской

империи», книга 1

Аннотация

«История Византийской империи» А.А. Васильева

относится к числу уникальных явлений в истории

исторической мысли. Общих историй Византии,

написанных одним исследователем, крайне мало.

«История Византийской империи» – это прекрасный

образец работы общего плана, где кратко, ясно, с большим количеством ссылок на основные источники и исследования дана характеристика всех периодов истории Византии. Внешнеполитическая история изложена А.А. Васильевым полностью. Проблемы внутренней истории рассмотрены неравномерно, хотя основные проблемы внутренней жизни каждого периода затронуты или упомянуты.

В первом томе рассмотрена история Византийской империи от времен Константина Великого до начала эпохи крестовых походов.

Содержание К переизданию цикла общих работ А.А. Васильева по истории Византии Глава 1 Краткий очерк разработки истории Византии на Западе От середины девятнадцатого века до настоящего времени Глава 2 Константин Великий и христианство «Обращение» Константина Арианство и первый Вселенский собор Основание Константинополя Реформы Диоклетиана и Константина Императоры и общество от Константина Великого до начала шестого века Констанций (337-361) Юлиан Отступник (361-363) Церковь и государство в конце IV века Германский (готский) вопрос в IV веке Национальные и религиозные интересы эпохи Аркадий (395-408) Разрешение готского вопроса Иоанн Златоуст Феодосий II Малый, или Младший (408- 450) Богословские споры и третий Вселенский собор Стены Константинополя Маркиан (450-457) и Лев I (457-474). Аспар Четвертый Вселенский собор Зенон (474-491), Одоакр и Теодорих Остготский Акт единения Анастасий I (491-518). Решение исаврийского вопроса. Персидская война. Нападения болгар и славян.

Длинная стена. Отношения к Западу.

Общие выводы Литература, просвещение и искусство Глава 3 Царствование Юстиниана и Феодоры Войны с вандалами, остготами и вестготами;

их результаты. Персия.

Славяне Значение внешней политики Юстиниана Законодательная деятельность Юстиниана. Трибониан Церковная политика Юстиниана Закрытие афинской школы Церковные проблемы и пятый Вселенский собор Внутренняя политика Юстиниана. Восстание «Ника»

Налогообложение и финансовые проблемы Торговля в царствование Юстиниана[науч.ред.23] Косма Индикоплов Защита византийской торговли Непосредственные преемники Юстиниана Война с персами Славяне и авары Религиозные дела Формирование экзархатов и переворот 610 г.

Вопрос о славянах в Греции Литература, просвещение и искусство Глава 4 Внешнеполитические проблемы. Персидские войны и кампании против авар и славян Значение персидских кампаний Ираклия Арабы Мухаммед и ислам Причины арабских завоеваний VII века Завоевания арабов до начала VIII века. Константин IV и осада арабами Константинополя Славянское продвижение на Балканском полуострове и в Малой Азии. Основание Болгарского царства План переноса столицы империи Религиозная политика династии. Монофелитство и «Изложение веры» (экфесис) «Образец веры» Константа II Шестой Вселенский собор и церковный мир Возникновение и развитие фемного строя Смута 711-717 годов Литература, просвещение и искусство Глава 5 Исаврийская, или Сирийская, династия (717-802) Отношения к арабам, болгарам и славянам Внутренняя деятельность императоров Исаврийской, или Сирийской, династии Религиозные противоречия первого периода иконоборчества Коронование Карла Великого и значение этого события для Византийской империи Итоги деятельности Исаврийской династии Преемники Исаврийского дома и время Аморийской, или Фригийской, династии (820-867) Внешние связи Византийской империи Первое русское нападение на Константинополь Борьба с западными арабами Византия и болгары в эпоху Аморийской династии Второй период иконоборчества и Восстановление Православия.

Разделение церквей в IX веке Литература, просвещение и искусство Глава 6 Вопрос о происхождении Македонской династии Внешняя деятельность государей Македонской династии. Отношения Византии к арабам и к Армении Взаимоотношения Византийской империи с болгарами и мадьярами Византийская империя и Русь Печенежская проблема Отношения Византии к Италии и Западной Европе Социальное и политическое развитие. Церковные дела Законодательная деятельность македонских императоров. Социальные и экономические отношения в империи.

Прохирон и Эпанагога Василики и Типукит Книга Эпарха «Властели» и «бедные» Провинциальное управление Смутное время (1056-1081) Турки-сельджуки Печенеги Норманны Просвещение, наука, литература и искусство Указатель имен Византийские императоры Императоры Латинской империи, и правители мелких независимых государств, существовавших на территории Византии после 1204 г.

А.А. Васильев История Византийской империи Время до крестовых походов до 1081 г.

К переизданию цикла общих работ А.А. Васильева по истории Византии В очередных томах серии «Византийская библиотека» издательство «Алетейя» приступает к изданию цикла общих работ А.А. Васильева по византинистике. В связи с этим представляется необходимым сказать несколько слов об авторе, его работах по истории Византии и принципах, положенных в основу предлагаемого издания.

Писать о биографии А.А. Васильева (1867-1953) достаточно сложно, ибо литературы о нем почти нет1, архива ученого в России также нет и поэтому излагаемая ниже систематизированная информация о его жизни, взятая из разных источников, не может претендовать на исчерпывающую картину его жизни2.

Александр Александрович Васильев родился в Петербурге в 1867 году. Он учился на историко филологическом факультете Санкт-Петербургского университета и получил широкое образование как в области восточных языков (арабский и турецкий) По причинам, излагаемым ниже, его имя замалчивалось.

При написании этой статьи использованы следующие два издания:

И.В. Куклина. А.А. Васильев: «труды и дни» ученого в свете неизданной переписки. – В кн.: Архивы русских византинистов в Санкт-Петербурге. Под ред. И.П. Медведева. СПб., 1995, с. 313- 338. Sirarpie Der Nersessian. Alexander Alexandrovich Vasiliev. Biography and Bibliography. – Dumbarton Oaks Papers, vol. 9-10. Washington (D.C.), 1956, Pp. 3-21. В советские времена об А.А. Васильеве была опубликована краткая, благожелательно-нейтральная заметка в первом издании БСЭ (т. 9, М., 1928, с. 53-54), и небольшая статья И.П. Медведева в следующем издании: Славяноведение в дореволюционной России. Биобиблиографический словарь. М., 1979, с.

92-94. Последние работы об А.А. Васильеве: Г.М. Бонгард-Левин, И.В.

Тункина. М.И. Ростовцев и А, А. Васильев (новые архивные материалы) – ВДИ, 1996, N 4, с. 168-188;

их жe. М.И. Ростовцев и А.А. Васильев:

Шесть десятилетий дружбы и творческого сотрудничества. – В изд.:

Скифский роман. Под общ. ред. Г.М. Бонгард-Левина. М., 1977, с. -289. Эти публикации дают больше ценного, нового материала для характеристики жизни и научного творчества М.И. Ростовцева, чем А.А. Васильева. Письма М.И. Ростовцева к А.А. Васильеву приведены полностью, тогда как письма А.А. Васильева к М.И. Ростовцеву лишь кратко цитируются.

и истории, так и в классических языках и истории, не считая обязательных современных языков.

По словам самого А.А. Васильева, его научная судьба определилась случайно. Византинистикой ему посоветовал заняться его преподаватель арабского языка, знаменитый барон В.Р. Розен, направивший его к не менее знаменитому византинисту В.Г. Васильевскому. Последовавший затем благожелательный прием В.Г. Васильевского и первое знакомство с византийской историей в изложении Гиббона, помогли ему выбрать направление специализации. Отметим, однако, что хорошая востоковедная подготовка позволила А.А.

Васильеву не только сочетать в своей работе византинистику и арабистику4, но и проявить себя арабистом в собственном смысле слова.

А.А. Васильев подготовил критические издания с переводом на французский двух арабских христианских историков – Агафия и Йахйи ибн Сайда5. Видимо, у А.А. Васильева была и еще В научном плане именно В.Г. Васильевский был учителем А.А.

Васильева.

История византийско-арабских отношений оставалась одним из важнейших направлений научной деятельности А.А. Васильева.

Во втором случае издание подготовлено совместно с И.Ю.

Крачковским. Подробная информация о самих изданиях – ниже, в списке работ А.А. Васильева.

одна возможность проявить себя профессиональным востоковедом. Если судить по одному письму М.И.

Ростовцеву от 14 августа 1942 г.6, А.А. Васильев какое-то время преподавал в Санкт-Петербургском университете арабский язык. В упомянутом письме речь идет среди прочего о том, что А.А.

Васильев обучал в университете литературоведа Г.Л.

Лозинского основам арабского языка.

Для научной судьбы А.А. Васильева большое значение имели три года, проведенные им за границей в качестве стипендиата историко филологического факультета. Благодаря поддержке В.Г. Васильевского, П.В. Никитина и И.В.

Помяловского А.А. Васильев провел 1897-1900 гг.

в Париже со стипендией сначала 600 рублей в год, затем – 1500 руб. Во Франции он продолжил изучение восточных языков (арабский, турецкий и эфиопский).

За эти же годы им были подготовлены магистерская и докторская диссертации о взаимоотношениях Византии и арабов. Вскоре эти труды обрели вид двухтомной монографии, переведенной, правда, гораздо позже на французский язык (список трудов А.В. Васильева см. ниже).

Весной 1902 г., вместе с Н.Я. Марром, А.А.

См.: Г.М. Бонгард-Левин, И.В. Тункина. М.И. Ростовцев и А.А.

Васильев… с. 174.

Васильев предпринял путешествие на Синай, в монастырь Св. Екатерины. Его интересовали хранящиеся там рукописи Агафия. В том же году А.А. Васильев провел несколько месяцев во Флоренции, также работая над рукописями Агафия.

Подготовленное им издание текста достаточно быстро вышло в свет в известном французском издании Patrologia Orientalist7. Издание текста второго арабского христианского историка – Йахйи ибн Сайда – было подготовлено А.А. Васильевым и И.Ю.

Крачковским позже – в двадцатые-тридцатые годы.

Научная карьера А.А. Васильева была успешной. В 1904-1912 гг. он был профессором Дерптского (Юрьевского) университета8. Принимал А.А. Васильев участие и в работе существовавшего до первой мировой войны Русского археологического института в Константинополе. В 1912-1922 гг.

он был профессором и деканом историко филологического факультета Петербургского (затем – Петроградского) педагогического института. С того же 1912 года по 1925 год А.А. Васильев был профессором Петроградского (затем Ленинградского) университета. Кроме того А.А. Васильев работал Полное описание издания – ниже в библиографическом списке Ныне Тартуского (в Эстонии).

в РАИМК-ГАИМК9, где с 1919 г. занимал должность зав. разрядом археологии и искусства Древнехристианского и византийского. В 1920- гг. он был уже председателем РАИМК.

Нужно также отметить, что с 1919 г. А.А. Васильев был членом-корреспондентом Российской Академии наук. Без ссылок на источники авторы публикации писем М.И. Ростовцева к А.А. Васильеву сообщают, что постановлением Общего собрания АН СССР от июня 1925 г. А.А. Васильев был исключен из АН СССР и восстановлен только посмертно, 22 марта 1990 г.10.

В 1934 г. он был избран членом Югославской Академии наук. В последующие годы А.А.

Васильев был также президентом института им.

Н.П. Кондакова в Праге, членом американской Академии Средневековья и – в последние годы жизни – председателем Международной Ассоциации византинистов.

Переломным в жизни А.А. Васильева стал 1925 г., когда он поехал в официальную зарубежную командировку, не имея специальной Официальное название учреждения, ставшего несколько позже Институтом археологии Академии наук. РАИМК – Российская Академия Истории материальной культуры;

ГАИМК – Государственная Академия истории материальной культуры.

Г.М. Бонгард-Левин, И.В. Тункина. М.И. Ростовцев и А А Васильев… с. 170.

мысли эмигрировать из России. Однако несколько встреч в Париже с М.И. Ростовцевым, известным русским антиковедом, уехавшим из России вполне сознательно, решили судьбу А.А. Васильева. М.И.

Ростовцев еще в 1924 г. предложил А.А. Васильеву содействие в получении места в Висконсинском университете (Мадисон) в связи с тем, что сам М.И.

Ростовцев переезжал из Мадисона в Нью-Хейвен11.

А.А. Васильев согласился и, выехав летом г. в Берлин и Париж, во Франции сел на пароход до Нью-Йорка, имея официальное приглашение на год от Висконсинского университета. Осенью того же 1925 г. он уже имел работу в Америке. Сохранившиеся в Архиве С.А. Жебелева и других ученых письма А.А. Васильева показывают в то же время, что сам А.А. Васильев регулярно продолжал обращаться с просьбами через С.А. Жебелева о предании своему статусу официального характера – он просил об официальном продлении своей командировки.

Просьбы его удовлетворялись Наркомпросом и подтверждались Академией наук. Однако в конце концов 1 июля 1928 г. было признано предельным сроком продления его командировки. А.А. Васильев не вернулся ни к этому сроку, ни когда-либо позже.

Об обстоятельствах, приведших к отъезду А.А. Васильева, см.: Г.М.

Бонгард-Левин, И.В. Тункина. М.И. Ростовцев и А.А. Васильев… Письмо С.А. Жебелеву, в котором он объяснял причины этого, выглядит очень дипломатично, мягко, но, скорее всего, не раскрывающим основного12, ибо слова А.А. Васильева о заключенных контрактах, наладившейся работе, об отсутствии заработка в Ленинграде имеют, бесспорно, отношение к сложившейся ситуации13, но кое-что оставляют и в тени.

Ввиду того, что архив А.А. Васильева находится в США, здесь мы невольно вступаем в область предположений. Однако для характеристики его как человека крайне важно, по меньшей мере, попытаться ответить, почему А.А. Васильев принял приглашение М.И. Ростовцева о работе в Мадисоне и почему он в конце концов остался в США. Возможностей судить об этом немного и все же несколько тонких, ехидно-иронических замечаний в тексте его «Истории Византийской империи» (например, о славянофильстве в СССР См. подробно: И.В. Куклина. А.А. Васильев: «труды и дни» ученого в свете неизданной переписки. В кн.: Архивы русских византинистов в Санкт-Петербурге. Под ред. И.П. Медведева. СПб., 1995, с. 318.

Даже по письмам А.А. Васильева видно, что все проблемы с его трудоустройством в Ленинграде могли быть разрешены в случае его возвращения в Ленинград. См. указанную в предыдущем примечании статью, с. 317: «…в АИМК я не утвержден членом до моего возвращения».

после второй мировой войны) позволяют утверждать, что вся идейная и политическая обстановка в СССР была А.А. Васильеву глубоко чужда. Легкость, с которой А.А. Васильев решился на переезд в Америку, во многом объясняется также и тем, что его не удерживали семейные узы. Судя по имеющимся документам, у него были брат и сестра, однако всю жизнь он оставался холостым14.

Сопоставление некоторых фактов позволяет, как кажется, выявить и еще одну немаловажную причину решимости А.А. Васильева уехать. Выше уже говорилось о том, что на рубеже веков, около пяти лет в общей сложности, А.А.

Васильев весьма плодотворно работал за границей, будучи стипендиатом и находясь в официальных командировках. Если учесть все особенности развития СССР в двадцатые-тридцатые годы, то нельзя не признать, что возможность работать в зарубежных научных центрах для А.А. Васильева делалась все более проблематичной – научные командировки за границу становились со временем не нормой, а исключением из правил, особенно для По собственному признанию А.А. Васильева, он в жизни много времени отдавал женщинам, временами даже слишком много (И.В.

Куклина. А.А. Васильев: «труды и дни» ученого в свете неизданной переписки. С. 335). Анализ этой стороны его жизни лежит за пределами наших возможностей и интересов.

ученых старой формации. Материалы, приводимые И.В. Куклиной, показывают, что после переезда в Америку А.А. Васильев большую часть свободного времени проводил в разъездах, путешествуя когда с целью научной работы, когда просто как турист.

Изложенный материал позволяет прийти в чем то неожиданному, но по логике событий совершенно закономерному выводу. Одной из субъективно важных для А.А. Васильева причин отъезда должно было быть желание сохранить за собой возможность свободно перемещаться по миру как с целями научными, так и с целями туристическими. Он не мог не понимать, что в условиях СССР двадцатых тридцатых годов такого ему никто гарантировать не мог.

Иными словами, в 1925-1928 гг. перед А.А.

Васильевым стоял выбор – или Советская Россия, политический режим в которой и условия жизни становились для него чуждыми15, или другая страна, но гораздо более понятная идейная и политическая ситуация и привычный стиль жизни.

Судя по всему, А.А. Васильев не любил касаться этих тем, однако же в письме Ф.И. Успенскому от 9 января 1926 г. из Америки можно прочесть следующее признание: «В последнее время в России я был очень угнетен именно состоянием любимого нами дела византиноведения. Но не было возможности работать» (см.: И.В.

Куклина. А.А. Васильев: «труды и дни» ученого… с. 314, прим. 8).

Не без колебаний А.А. Васильев выбрал второе.

В чем причина колебаний? Дело здесь, видимо, в особенностях характера А.А. Васильева, бывшего, судя по всему, не очень решительным человеком, всегда предпочитавшим компромиссы и отсутствие конфликтов16. Вероятно, можно говорить также и о том, что А.А. Васильев не во всем чувствовал себя комфортно и уютно в Америке. В сохранившихся письмах про восприятие Америки А.А. Васильевым информации почти нет. Однако не случайно, конечно, А.А. Васильев писал М.И. Ростовцеву в августе 1942 года: «Да есть ли она у меня, эта радость жизни? Не есть ли это давняя привычка казаться не тем, кто я есть? Ведь, по существу, у тебя более оснований любить жизнь. Не забудь, что мне всегда приходится стараться заполнять мое одиночество – заполнять его искусственно, безусловно, внешне»17. Весьма возможно, эти слова – невольное признание в вынужденном притворстве и старательно скрываемом бегстве от одиночества – являются ключевыми для понимания внутреннего Ср. ниже, в первой главе, примечание научного редактора о неожиданном изменении взглядов А.А. Васильева на сочинение Ю.А.

Кулаковского по истории Византии.

Г.М. Бонгард-Левин, И.В. Тункина. А.И. Ростовцев и А.А. Васильев… с. 174.

мира, психологии и деятельности А.А. Васильева как человека во второй период его жизни. Подтвердить или не подтвердить это могут только новые публикации архивных документов18. Как бы там ни было, здесь представляется важным подчеркнуть и следующий факт из его биографии.

Научная биография Александра Александровича сложилась блестяще, однако, работая до последних дней, проводя жизнь в многочисленных путешествиях, в личном плане он оставался одиноким, и умер в доме престарелых.

В Америке большая часть его жизни была связана с Мадисоном и Висконсинским университетом.

Последние десять лет А.А. Васильев провел в Вашингтоне, в известном византинистическом центре Dumbarton Oaks, где в 1944-1948 гг. он был Senior Scholar, а в 1949-1953 гг. – Scholar Emeritus.

В научном наследии А.А. Васильева особое место занимают два сюжета, ставшие наиболее важными во Приводимые исследователями (см. прим. 2 на с. 5) ссылки на документы показывают, что на поверхности все было прекрасно.

Имеющиеся документы показывают широту круга интересов А.А.

Васильева в искусстве, литературе, в целом к окружающей жизни.

Однако приведенная выше цитата из письма 1942 г. говорит о чем то глубинном, всегда присутствующем в подсознании и тщательно скрываемом под показной – во всяком случае, не всегда естественной – веселостью и жизнерадостностью.

всей его долгой научной жизни. Это – византийско арабские отношения19 и переиздаваемый сейчас цикл общих работ по истории Византии, охватывающий весь период существования империи. В отличие от старшего своего современника, Ю.А. Кулаковского, для которого сочинение общего плана по истории Византии20 стало основным научным трудом, роль «Истории Византийской империи» в научном наследии Александра Александровича иная.

Исходный русский текст работы был опубликован в четырех томах между 1917 и 1925 гг. Наиболее обработан первый том исходной русской версии издания – «Лекции по истории Византии. Том 1. Время до Крестовых походов (до года)» (Пг., 1917). Книга представляет собой краткое изложение событий рассматриваемого периода, без Им посвящена магистерская диссертация А.А. Васильева (см.

список трудов ниже). Этому же сюжету посвящены и самые последние научные разработки Александра Александровича. Известно, что незадолго до смерти он собирался взяться за написание истории арабско-византийских отношений в первые века существования Халифата, начав с введения, посвященного римско-аравийским и византийско-аравийским отношениями до ислама. Работа эта написана не была. Опубликована лишь не вполне завершенная статья с обзором основных эпизодов византийско-аравийских отношений (Dumbarton Oaks Papers, vol. 9-10, 1955-1956, pp. 306-316).

Ю.А. Кулаковский. История Византии, т. 1-3. СПб.: «Алетейя», 1996, 2-е издание.

примечаний, с минимальной литературой вопроса в конце глав, с хронологической и генеалогическими таблицами. Выводы в книге почти отсутствуют, также как и многие разделы, дописывавшиеся А.А. Васильевым позднее. В чисто техническом (типографском) отношении книга издана неважно.

Обращает на себя внимание весьма низкосортная бумага и местами нечеткая печать21.

Принципиально иначе во всех отношениях выглядят три небольших тома, являющиеся продолжением издания 1917 года22, выпущенные в 1923-1925 гг. издательством «Academia»:

А.А. Васильев. История Византии. Византия и Крестоносцы. Эпоха Комнинов (1081-1185) и Ангелов (1185-1204). Пб., 1923;

А.А. Васильев. История Византии. Латинское владычество на Востоке. Пг., 1923;

А.А. Васильев. История Византии. Падение Византии. Эпоха Палеологов (1261-1453). Л., 1925.

Лекции А.А. Васильева и указанные три монографии составили тот цикл общих работ по В выходных данных сообщается лишь, что книга набрана в типографии «Я. Башмаков и К°».

Судя по имеющимся предисловиям, книги 1923-1925 гг. были задуманы А.А. Васильевым как краткие монографии с задачей общей краткой характеристики рассматриваемой эпохи.

Как видно из списка литературы, общая история Византии А.А. Васильева существует в изданиях на многих языках, однако основными являются следующие три: первое американское – History of the Byzantine Empire, vol. 1-2. Madison, 1928-1929;

французское – Histoire de l"Empire Byzantin, vol. 1- 2. Paris, 1932;

второе американское издание – History of the Byzantine Empire, 324-1453. Madison, 1952.

Последнее издание выполнено в одном томе, что достигнуто за счет печати на более тонкой бумаге.

Второе американское издание является наиболее совершенным в научном отношении. Принципиально, однако, отметить, что, несмотря на многочисленные вставки и дополнения, несмотря на обилие примечаний, второе американское издание и исходные русские версии оказываются поразительно близки. Достаточно их положить рядом для того, чтобы с немалым изумлением обнаружить – по меньшей мере 50% текста последнего американского издания представляет собой прямой перевод с исходных русских версий23. Количество вставок Важно отметить, что невелико количество таких мест, которые, по сравнению с исходными русскими версиями, являлись бы не прямым переводом, а именно переработкой русского текста 1917-1925 гг.

и дополнений действительно велико24 и тем не менее исходные русские версии 1917- гг. продолжают составлять основу, костяк даже последнего американского издания работы25. Именно поэтому в основу данного издания положен метод текстологического анализа, а не прямого перевода всего текста с издания 1952 года.

Во всех тех случаях, когда для английского текста работы выявлялся русский прототекст, редактор воспроизводил соответствующие места исходных русских версий исходя из того, что бессмысленно переводить на русский язык то, что и так уже на русском языке существует.

Воспроизведение это, однако, никогда не было механическим, ибо обработка текста исходных русских версий А.А. Васильевым была многогранной – отдельные слова и фразы убирались чаще всего по стилистическим соображениям, в некоторых случаях фразы переставлялись местами. Достаточно часто А.А. Васильев прибегал к иной организации текста на странице – как правило, во втором Наиболее крупными являются завершающие все главы разделы о литературе и искусстве.

Не случайно, конечно, в предисловии ко второму американскому изданию есть слова автора о том, что он не написал совершенно новой книги по сравнению с предыдущими изданиями работы.

американском издании абзацы, по сравнению с исходными русскими версиями, крупнее. Во всех такого рода спорных случаях предпочтение отдавалось последнему американскому изданию.

Таким образом, приводимый в данных томах текст сочинения А.А. Васильева является двойственным по своему составу. Примерно в 50-60% случаев это воспроизведение соответствующих мест исходных русских версий, примерно на 40-50% – это перевод с английского.

С английского переведены все вставки и дополнения, а также большинство примечаний.

Последняя оговорка вызвана тем, что некоторое количество специально не отмечаемых примечаний переведено с французского издания. Объясняется это следующим обстоятельством. А.А. Васильев, сокращая текст примечаний при подготовке второго американского издания, иногда сокращал их настолько, что некоторая существенная для характеристики книги или журнала информация оказывалась утраченной26.

Сводный библиографический список в конце B одном отношении текст большинства примечаний редактировался – у А.А. Васильева во втором американском издании работы принята отличающаяся от российских стандартов система передачи выходных данных и страниц цитируемых изданий.

работы воспроизводится почти без изменений, за исключением принятого в России разделения русских и иностранных работ. Появление в библиографии некоторого количества работ, вышедших уже после смерти А.А. Васильева, объясняется следующими двумя моментами. А.А. Васильев цитирует некоторых общеизвестных русских авторов в англоязычных переводах (А.И. Герцен, П.Я. Чаадаев), со ссылкой на английские переводы дает А.А. Васильев и цитаты из некоторых авторов, или произведений, пользующихся общемировой известностью (Гегель, Монтескье, Коран). Во всех этих случаях ссылки А.А.

Васильева заменены на последние русские издания.

По изданию 1996 года (издательство «Алетейя») цитируется также известный русский византинист начала века Ю.А. Кулаковский.

Индекс к работе составлен заново, но с учетом указателя последнего американского издания.

В завершение несколько слов о характеристике работы в целом и месте ее в истории науки. «История Византийской империи» А.А.

Васильева относится к числу уникальных явлений в истории исторической мысли. Действительно, общих историй Византии, написанных одним исследователем, крайне мало. Можно вспомнить две немецкие работы, написанные и изданные несколько ранее сочинения А.А. Васильева. Это – Н.F. Hertzberg. Geschichte der Byzantiner und des Osmanischen Reiches bis gegen Ende des 16.

Jahrhunderts. Berlin, 188327;

H. Gelzer. Abriss der byzantinischen Kaiser-geschichte. Munchen, 1897. Все же остальные общие работы, по византийской истории, принадлежащие перу одного автора, написаны русскими исследователями, в основном – учениками академика В.Г. Васильевского28. Это – Ю.А. Кулаковский, Ф.И. Успенский, А.А. Васильев, Г.А. Острогорский. Из работ, написанных этими авторами, лишь сочинение Ф.И. Успенского29 и издаваемый цикл работ Д.А. Васильева охватывают действительно все стороны жизни империи.

Всесторонняя по охвату материала «История Византии» Ю.А. Кулаковского доведена лишь до начала Исаврийской династии. Неоднократно Есть русский перевод этой книги, осуществленный П.В.

Безобразовым. М., 1896.

Это объясняется прежде всего особой судьбой и ролью российского византиноведения. Во многом именно в России, благодаря деятельности В.Г. Васильевского, византиноведение стало исследовательской наукой и перестало сводиться к публикации текстов и собиранию курьезных или поучительных фактов из жизни византийского двора (см. главу 1, дающую очерк развития византиноведения).

Ф.И. Успенский. История Византийской империи, т. 1. СПб., 1914;

т. 3. Л., 1948.

переиздававшееся сочинение Г.А. Острогорского «Geschichte des byzantinischen Staates» описывает историю Византии прежде всего как историю государства и государственных учреждений.

Таким образом, сочинение А.А. Васильева во многих отношениях сопоставимо с «Историей Византийской империи» Ф.И. Успенского, однако между ними, как будет показано ниже, есть и существенные различия.

«История Византийской империи» А.А. Васильева – это прекрасный образец работы общего плана, где кратко, ясно, с большим количеством ссылок на основные источники и исследования дана характеристика всех периодов истории Византии. Внешнеполитическая история изложена А.А. Васильевым полностью. Проблемы внутренней истории рассмотрены неравномерно, хотя основные проблемы внутренней жизни каждого периода затронуты или упомянуты. Каждая глава, то есть соответственно каждый период, завершается у А.А. Васильева характеристикой литературы и искусства30. Проблемы торговли и торговых связей рассмотрены только в связи с Космой Индикопловом и временем Юстиниана. А.А. Васильев почти В исходных русских версиях такие характеристики есть в изданиях 1923-1925 гг., но отсутствуют в издании 1917 г.

не затрагивает особенности жизни провинций.

Проблемы социальных и экономических отношений в империи рассмотрены подробно почему-то только для времени Македонской династии.

Уникальность сочинения А.А. Васильева заключается среди прочего в достаточно удачной попытке синтеза достижений западноевропейской, американской и русской исторической науки. Работа изобилует ссылками на сочинения русских и советских историков, что в целом не очень характерно для западноевропейской и американской науки.

К особенностям работы следует отнести и манеру подачи материала. Автор в повествовательном стиле излагает события, не давая им в основном объяснений или интерпретации. Исключение составляют некоторые особо важные события, как, например, арабские завоевания, иконоборчество или крестовые походы. Объяснение А.А. Васильева при этом заключается в систематическом изложении всех имеющихся точек зрения по данному вопросу31.

Существенным отличием работы А.А. Васильева от «Истории Византийской империи» Ф.И. Успенского, Было бы, однако, неверным утверждать, что в работе А.А. Васильева нет выводов и точки зрения автора. Отдельные обобщающие фразы есть в каждой главе. Важно, тем не менее, отметить, что лишь вторая глава завершается кратким подведением итогов исторического развития всего периода.

как и в целом от исследований российской византинистики, следует назвать невнимание к проблемам социально-экономического характера32.

За этим стояло, как кажется, отчасти отсутствие интереса А.А. Васильева33 к этой проблематике, отчасти же – один объективный фактор.

Все переиздания сочинения А.А. Васильева относятся к американскому периоду его жизни. В США Александр Александрович не случайно считается основателем американской византинистики. В середине двадцатых годов А.А. Васильев начинал свою деятельность почти на пустом месте34. Вот почему понятно, что от А.А. Васильева в США Ср. в данной связи позицию В.Г. Васильевского: Г.Г. Литаврин.

Василий Григорьевич Васильевский – основатель Санкт-Петербургского центра византиноведения (1838-1899). – Византийский временник, 1.

65, 1994, с. 10.

Интересно отметить следующий факт: текстологическое сопоставление исходных русских версий со вторым американским изданием показывает, что достаточно часто А.А. Васильев не включал в последующие переиздания имеющиеся в исходных русских версиях абзацы и фразы по социально-экономической проблематике. Один пример: только во втором американском издании восстановлен на том же месте, где он был и в исходной русской версии 1925 г. – раздел о византийском феодализме. (В данном издании это последний раздел восьмой главы.) Во всех предшествующих изданиях этот текст отсутствует.

См., например: И.В. Куклина. А.А. Васильев: «труды и дни»

Ученого… с. 317.

ждали не узко специальных исследований35 а именно разработки общего, всеобъемлющего курса истории Византии. Этим требованиям сочинение А.А.

Васильева полностью удовлетворяло.

Не исключено, что именно этот общий характер работы А.А. Васильева, особенности изложения, когда проблемы не столько раскрываются, сколько описываются, а также невнимание к социально экономической проблематике привели к следующему неожиданному факту. «История Византийской империи» существует в переводах на многие языки, однако на нее практически не ссылаются в научной литературе, в отличие, например, от «Истории Византийской империи» Ф.И. Успенского.

Факт этот понять, однако, можно, если посмотреть на сочинение А.А. Васильева с другой стороны.

В отличие от трехтомной «Истории Византии»

Ю.А. Кулаковского, оставшейся в истории именно благодаря крайне детализированному по сути В связи с этим можно отметить следующий интересный факт.

Во многом под влиянием М.И. Ростовцева и его известной работы о социально-экономической истории Римской империи А.А. Васильев собирался написать социально-экономическую историю Византии. А.А.

Васильев даже ездил в Англию договариваться с издательством «The Clarendon Press» уже конкретно о сроках написания такой книги. Однако же такая книга никогда им написана не была. (См.: Г.М. Бонгард-Левин, И.В. Тункина. М.И. Ростовцев и А.А. Васильев… с. 176, прим. 53.) и беллетризированному по форме изложению, «История Византийской империи» А.А. Васильева отличается гораздо более сжатым изложением, более академичным стилем подачи материала, хотя одновременно и немалым количеством тонких, ехидно-иронических замечаний когда в адрес персонажей византийской истории, когда и в адрес современников А.А. Васильева.

Более существенно, однако, другое. Как уже отмечалось, несмотря на все дополнения и вставки, несмотря на обилие новых примечаний, общий характер сочинения А.А. Васильева с 1917 по 1952 гг.

не изменился. Его сочинение, написанное и изданное как курс лекций, свод материала для студентов, таковым и осталось. Не случайно так велик процент прямых текстуальных соответствий издания года и исходных русских версий: А.А. Васильев не менял сути работы. Он постоянно изменял и модернизировал научный аппарат36, учитывал новейшие точки зрения по тому или иному вопросу, но при этом он никогда не выходил за рамки того жанра, который требует только грамотного изложения фактов и лишь наметок, краткого указания Во втором американском издании работы, являющемся наиболее совершенным из всех зарубежных изданий сочинения, А.А. Васильев кратко вставил основные итоговые моменты всех своих работ.

на научные проблемы, которые связаны с тем или иным периодом. Это относится не только к проблемам внутренней жизни, социальных и общественных отношений, в основном А.А. Васильевым не рассматриваемым37, но и к проблемам, например, источниковедения, разбираемым автором достаточно подробно. Так, упомянув о крайне сложной истории текста Георгия Амартола, А.А. Васильев лишь слегка коснулся не менее сложной – хотя и несколько в ином отношении – истории текста Иоанна Малалы38.

Подводя итоги, хотелось бы отметить, что «История Византийской империи» А.А. Васильева написана в известном смысле слова в традициях двух школ византиноведения – российской и западноевропейской, не вписываясь при этом до конца ни в одну из них. К своей «Истории Византийской империи» А.А. Васильев возвращался на протяжении своей жизни неоднократно, В своей работе А.А. Васильев использует папирусы для характеристики различных сторон жизни Египта, но далеко не полностью. См, краткую общую характеристику папирусов византийского времени: И.Ф. Фихман. Введение в документальную папирологию. М., 1987, с. 283-255.

Здесь хотелось бы также отметить, что А.А. Васильев, давая достаточно подробные характеристики всех хронистов, не затрагивает причин возникновения этого исторического жанра. См., в частности:

Культура Византии. Первая половина IV – половина VII вв. М., 1984, с.

однако эту работу, видимо, не следовало бы называть основным научным произведением Александра Александровича. Эта книга не является исследованием истории Византии. Вследствие отмеченных выше особенностей работы его «История Византийской империи» это изложение византийской истории, в котором все проблемные моменты отодвинуты на второй план, будучи либо лишь названными, либо описанными внешне. Последнее обстоятельство объясняется прежде всего той ролью, которую играл А.А. Васильев в научной жизни США. Оказавшись волею судеб фактическим основателем американской византинистики, А.А.

Васильев вынужден был заниматься прежде всего разработкой не частных проблем, а общим курсом истории Византии в целом.

Любое явление, однако, надо оценивать по тому, что оно дает. И в этом смысле «История Византийской империи» А.А. Васильева может дать современному читателю много, ибо существующие на русском языке недавние общие работы по истории Византии (трехтомник «История Византии» (М., 1967);

трехтомник «Культура Византии» (М., 1984-1991)), неравноценны, будучи написаны разными авторами и ориентированы в основном на специалистов.

До сих пор на русском языке не было полного изложения истории Византии, которое было бы кратким, четко и хорошо написанным, с современным научным аппаратом, позволяющим навести справки и в первом приближении осознать проблемы любого периода византийской истории. Эти бесспорные и очень важные достоинства работы А.А. Васильева обеспечат ей долгую жизнь среди достаточно широкого круга читателей.

Несколько слов в завершение о примечаниях редактора. В основном они посвящены текстологическим вопросам, связанным с пониманием текста, или же – с расхождениями между исходной русской версией и последующими изданиями на иностранных языках. Редактор не ставил себе специально цели полностью модернизировать научный аппарат работы А.А.

Васильева, учитывая новейшие точки зрения по всем рассмотренным в книге проблемам. Это сделано лишь в некоторых наиболее важных местах, а также в тех случаях, когда взгляды А.А. Васильева устарели в свете опубликованных в последние годы исследований.

А.Г. Грушевой Глава Очерк разработки истории Византии Общие популярные обзоры истории Византии. Очерк разработки истории Византии в России. Периодика, справочные издания, папирология Краткий очерк разработки истории Византии на Западе Начало разработки. Эпоха итальянского Возрождения главным образом увлекалась произведениями классической греческой и римской литературы. Византийской литературы в Италии в то время почти не знали и знакомиться с ней не стремились. Но постоянные поездки на восток за греческими рукописями и изучение греческого языка невольно заставляли мало-помалу отказываться от пренебрежительного отношения к средневековой греческой литературе. Первоначальное знакомство с писателями как классическими, так и византийскими сводилось к переводу греческого текста на латинский язык. Однако в XIV-XV веках интерес к византийской литературе проявляется лишь случайно и совершенно поглощается интересом к классическому миру.

Но уже в XVI веке и начале XVII отношение к византийской истории и литературе меняется, и целый ряд византийских авторов, правда довольно случайных и неодинаковых по значению, издается в Германии (напр., Иеронимом Вольфом), Нидерландах (Меурсием) и Италии (двумя греками – Алеманном и Алляцием).

Роль Франции. Время Дюканжа. Настоящей же основательницей научного византиноведения является Франция XVII века. Когда французская литература в блестящую эпоху Людовика XIV стала образцом для всей Европы, когда короли, министры, епископы и частные лица наперебой основывали библиотеки, собирали рукописи и осыпали знаками своего внимания и уважения ученых, тогда и занятия византийским временем нашли во Франции почетное место.

В начале XVII в. Людовик XIII перевел на французский язык наставления диакона Агапита императору Юстиниану. Кардинал Мазарини, будучи любителем книг и неутомимым собирателем рукописей, создал богатую библиотеку с многочисленными греческими рукописями, перешедшую после смерти кардинала в парижскую королевскую библиотеку (теперь Национальная библиотека), настоящим основателем которой был в XVI веке король Франциск I.

Знаменитый министр Людовика XIV, Кольбер, который заведовал также и королевской библиотекой, употреблял все усилия на умножение ученых сокровищ библиотеки и на приобретение рукописей за границей. Богатое частное книгохранилище Кольбера, где было собрано им немало греческих рукописей, было куплено королем в XVIII веке для королевской библиотеки. Кардинал Ришелье основал королевскую типографию в Париже (Луврская типография), которая должна была достойным образом издавать выдающихся писателей. Королевские греческие шрифты для печатания отличались красотой. Наконец, в 1648 году, под покровительством Людовика XIV и Кольбера, из королевской типографии вышел первый том первого собрания византийских историков;

на протяжении времени до 1711 года вышли 34 тома in folio этого удивительного для своего времени и до сих пор еще не вполне замененного издания. В год появления первого тома парижского собрания французский ученый издатель Лаббе (Labbe, Labbaeus) напечатал воззвание (Protrepticon) к любителям византийской истории, в котором он говорил об особенном интересе этой истории восточной греческой империи, «столь удивительной по количеству событий, столь привлекательной по разнообразию, столь замечательной по прочности монархии»;

он с жаром убеждал европейских ученых отыскивать и издавать документы, погребенные в пыли библиотек, обещая всем сотрудникам этого великого дела вечную славу, «более прочную, чем мрамор и медь»39.

Во главе ученых сил Франции XVII века стоял знаменитый ученый Дюканж (1610-1688), разнообразные и многочисленные труды которого сохранили свою силу и значение до наших дней. Историк и филолог, археолог и нумизмат, Дюканж во всех этих научных областях выказал себя необыкновенным знатоком и неутомимым работником, прекрасным издателем и тонким исследователем. Он родился в Амьене в 1610 году и был послан отцом в колледж иезуитов. После нескольких лет в Орлеане и Париже в качестве юриста он вернулся в родной город, женился и был отцом десяти детей. В 1668 году, вынуждаемый эпидемией чумы покинуть Амьен, он обосновался в Париже, где и жил до своей смерти 23 октября г. Достойно удивления, что в возрасте сорока пяти лет он еще ничего не опубликовал и его имя было мало известно за пределами Амьена. Все гигантское научное наследие было создано им в последние тридцать три года его жизни. Перечень его трудов выглядел бы невероятным, если бы оригиналы, все написанные его собственной рукой, не сохранились бы до наших дней. Его биограф пишет: «Один ученый Ph. Labbe. De byzantinae historiae scriptoribus ad omnes per omnes eruditos protpeprikon. Paris, 1648, pp. 5-6.

XVIII века воскликнул в парадоксальном взрыве энтузиазма: „Как можно столько прочесть, столько обдумать, столько написать и пятьдесят лет быть женатым и отцом многочисленного семейства?“» Из трудов Дюканжа, касающихся византийской истории, необходимо отметить следующие: «История Константинопольской империи при французских императорах» («Histoire de L"empire de Constantinople sous les empereurs francais»;

в конце своей жизни он переработал это сочинение, увидевшее свет во втором издании лишь в XIX веке);

«О византийских фамилиях» («De familiis byzantinis»), где собран богатейший генеалогический материал, и «Христианский Константинополь» («Constantinopolis Christiana»), где сведены точные и подробные сведения о топографии Константинополя до года. Оба эти сочинения носят одно общее заглавие «Historia Byzantina duplici commentario illustrata».

Затем, имея от роду уже более семидесяти лет, Дюканж издал в двух томах in folio «Словарь средневекового греческого языка» («Glossarium ad scriptores mediae et infirnae graecitatis»), труд, по словам русского византиниста В.Г. Васильевского, «беспримерный, над которым, казалось, должно L. Feugere. Etude sur la vie et les ouvrages de Ducange. Paris, p. 9.

было бы работать целое многочисленное общество ученых»41. Глоссарий Дюканжа до сих пор остается необходимым пособием для всех занимающихся не только византийской, но и вообще средневековой историей. Дюканжу также принадлежат образцовые издания с глубоко научными Комментариями целого ряда важных византийских историков.

Немалое значение для византийского времени имеет гигантский труд Дюканжа «Словарь средневековой латыни» в трех томах in folio («Glossarium ad scriptores mediae et infirnae latinitatis»). После длительной жизни с идеальным здоровьем Дюканж неожиданно заболел в июне 1688 г. и умер в октябре в возрасте 78 лет, окруженный семьей и друзьями. Он был похоронен в церкви Сен-Жерве (Saint-Gervais). От могилы его не осталось и следа. Одна узкая и отдаленная улица в Париже до сих пор называется «улица Дюканжа»42.

Другие французские исследователи. Но великий В.Г. Васильевский. Обзор работ по византийской истории. СПб., 1890, с. 139. См. также письма издателя Жана Амиссиона (Jean Amission) К Дюканжу: H. Ornont. Le Glossaire du Du Cange. Lettres l"Amission a Du Gauge relatifs a l"impression du Glossaire (1682-1688). – Revue des etudes grecques, V, 1892, pp. 212-249.

См.: Feugere. Op. cit., p. 67-71. Весьма интересное письмо с описанием его болезни и смерти написано современным ему исследователем Этьеном Валюзом (Etienne Baluze). Оно опубликовано в боннском издании Chronicon Paschale (II, 67-71).

Удовлетворительной биографии Дюканжа не существует.

Дюканж работал не один. Мабильон издал в его время свой бессмертный труд «Дипломатику», создавший совершенно новую науку о документах и актах.

В самом начале XVIII века Монфокон издал свое капитальное, не потерявшее значения до сих пор, произведение «Греческую палеографию». К первой же половине XVIII века относится большое сочинение поселившегося в Париже бенедиктинца Бандури «Восточная империя» («Imperium Orientale»), где собрано громадное количество историко географического, историко-топографического и археологического материала византийского времени, и капитальный труд доминиканца Лекьена (Le Quien) «Христианский Восток» («Oriens christianus»), где собраны богатейшие сведения по истории, особенно церковной, христианского Востока43.

Таким образом, до половины XVIII века Франция стояла, безусловно, во главе византиноведения, и многие труды ее ученых сохранили значение до наших дней.

XVIII век и время Наполеона. Однако в том См.: J.U. Bergkamp. Dom Jean Mabillon and the Benedictine Historical School of Saint-Maur. Washington (D.C.), 1928, с. 116- (богатая библиография);

S. Salaville. Le second centenaire de Michel Le Quien (1733-1933). – Echos d"Orient, XXXII, 1933, pp. 257-266;

Thompson. The Age of Mabillon and Montfaucon. – American Historical Review XLVII 1942, pp. 225-244.

же веке обстоятельства изменились. Франция, вступив в просветительскую эпоху XVIII века, с ее отрицанием прошлого, со скептицизмом в области религии и с критикой монархической власти, не могла уже более интересоваться Византией. Вся средневековая история рисовалась тогда как «готическая», «варварская» эпоха, как источник мрака и невежества. Никогда серьезно не занимаясь византийской историей, но видя лишь ее внешнюю, временами чисто анекдотическую сторону, лучшие умы XVIII века давали суровые отзывы о средневековой греческой империи. Вольтер, осуждая вообще римскую историю императорского периода, прибавляет: «Существует другая история, еще более смешная (ridicule), чем история римская со времени Тацита: это – история византийская.

Этот недостойный сборник (recueil) содержит лишь декламацию и чудеса;

он является позором человеческого ума»44. Монтескье, серьезный историк, о котором речь будет ниже, писал, что, начиная с начала VII века, «история греческой империи… есть не что иное, как непрерывная цепь возмущений, мятежей и предательств»45. Под влиянием идей XVIII F.-M. Voltaire. Le pyrrhonisme de l"histoire, par un bachelier en theologie, chap. XV. Edition Beuchot, 1768, t. XLIV, p. 429.

Ш. Монтескье. Размышления о причинах величия и падения римлян.

века писал и знаменитый английский историк Гиббон, о котором также будет сказано ниже. Во всяком случае, отрицательный и пренебрежительный тон в отношении к истории Византии, выработавшийся во второй половине XVIII века, пережил время революции и сохранился в начале XIX века.

Известный немецкий философ Гегель (1770-1831) писал, например, в своих «Лекциях по философии истории»: «Таким образом, Византийская империя страдала от внутренних раздоров, вызываемых всевозможными страстями, а извне вторгались варвары, которым императоры могли оказывать лишь слабое сопротивление. Государству всегда угрожала опасность, и в общем оно представляет отвратительную картину слабости, причем жалкие и даже нелепые страсти не допускали появления великих мыслей, дел и личностей. Восстания полководцев, свержение императоров полководцами или интригами придворных, умервление императоров их собственными супругами или сыновьями путем отравления или иными способами, бесстыдство женщин, предававшихся всевозможным порокам, – таковы те сцены, которые изображает нам здесь история, пока наконец дряхлое здание Восточной римской империи не было разрушено энергичными В кн.: Ш. Монтескье. Избранные произведения. М., 1955, с. 142.

турками в середине XV века (1453)»46.

На Византию, как на пример, которому не подобало следовать, ссылались государственные люди. Так, Наполеон I, в эпоху ста дней, в июне 1815 года отвечал палатам такими словами: «Помогите мне спасти отечество… Не будем подражать примеру Византийской империи (n"imitons pas l"exemple du Bas Empire), которая, будучи теснима со всех сторон варварами, сделалась посмешищем потомства, занимаясь тонкими спорами в то время, когда таран разбивал городские ворота»47.

К половине XIX века отношение к средневековью в научных сферах меняется. После бурь революционного времени и наполеоновских войн Европа иначе взглянула на средневековье. Появился серьезный интерес к изучению этой «готической, варварской» истории;

пробудился интерес и к изучению средневековой византийской истории.

Монтескье. Еще в первой половине XVIII века знаменитый представитель французской просветительной литературы Монтескье (1689- Г.В.Ф. Гегель. Лекции по философии истории. Перевод Л.М. Водена.

СПб., 1993, с. 357, 2-е изд.

«Moniteur», 13 juin 1815. См. также: Н. Houssaye. 1815. Vol. 1. La Premiere Restauration;

le retour de l"ile d"Elbe;

les cent jours. Paris, 1905, PP. 622-623.

1755) написал «Рассуждения о причинах величия и падения римлян» (Considerations sur les causes de la grandeur des Remains et de leur decadence»;

вышли в 1734 году). В первой части этой книги дан краткий, интересно задуманный и талантливо исполненный, под влиянием, конечно, идей XVIII века, очерк развития римской истории, начиная с основания Рима, тогда как последние четыре главы труда посвящены византийскому времени.

Изложение завершается взятием Константинополя турками в 1453 году. Уже из этого видно, что Монтескье придерживался совершенно правильного взгляда, что так называемая история Византии есть не что иное, как прямое продолжение римской истории. По его собственным словам, он со второй половины VI века лишь стал называть Римскую империю «империей Греческой».

С чрезмерной суровостью относится Монтескье к истории этой империи. С одним из его суждений мы уже познакомились. В представлении знаменитого писателя история Византии была исполнена таких органических недостатков в социальном строе, религии, военном деле, что с трудом можно было себе представить, как столь испорченный государственный механизм мог просуществовать до половины XV века. Предложив последний вопрос самому себе (в последней, XXIII главе), Монтескье объясняет причины долговременного существования империи раздорами среди победоносных арабов, изобретением «греческого огня», цветущей торговлей Константинополя, окончательным обоснованием придунайских варваров, которые, усевшись на месте, служили защитой от других варваров. «Таким образом, – пишет автор, – в то время как империя одряхлела при худом управлении, особые причины ее поддерживали». Империя при последних Палеологах, угрожаемая турками и ограниченная предместьями Константинополя, напоминает Монтескье Рейн, «который представляет собой лишь ручей, когда он теряется в океане».

Не занимаясь специально историей Византии и отдав дань господствующим течениям XVIII века, заведомо ей неблагоприятным, Монтескье тем не менее одарил нас в высшей степени содержательными страницами о времени средневековой Восточной империи, которые будят мысль и до сих пор читаются с большим интересом и пользой. Один из новейших исследователей Монтескье, французский ученый Сорель, называет его главы о Византии даже «гениальным очерком и образцовой характеристикой»48.

A. Sorel. Montesquieu. Paris, 1889, p. 64.

Гиббон. Тот же XVIII век дал науке английского историка Эдварда Гиббона (1737-1794), автора знаменитого сочинения «История упадка и разрушения Римской империи» (The History of the Decline and Fall of the Roman Empire).

Получив первоначальное воспитание в школе, он в 1752 году был отдан для продолжения образования в оксфордский колледж Магдалины. После кратковременного пребывания в Оксфорде Гиббон переехал в Швейцарию, в Лозанну, где поступил на воспитание к одному кальвинисту. В Лозанне он провел пять лет, и это пребывание оставило на всю жизнь неизгладимое впечатление в сердце молодого Гиббона, проводившего время за чтением классиков и важнейших исторических и философских сочинений и усвоившего в совершенстве французский язык.

Швейцария сделалась для него второй родиной.

Гиббон писал: «Я перестал быть англичанином. В гибкий период юности, от шестнадцати до двадцати одного года, мои мнения, привычки и чувствования приняли иностранную окраску;

слабое и отдаленное воспоминание об Англии почти изгладилось;

мой родной язык стал менее близким;

и я с радостью принял бы предложение небольшого независимого состояния на условии вечного изгнания». В Лозанне Гиббону удалось увидеть «самого необыкновенного человека того времени, поэта, историка и философа»

– Вольтера49.

По возвращении в Лондон, Гиббон в 1761 году издал свой первый труд, написанный на французском языке – «Опыт изучения литературы» (Essai sur l"etude de la literature), – который был встречен весьма сочувственно во Франции и Голландии и весьма холодно в Англии. Прослужив в течение двух с половиной лет в военной милиции, собранной ввиду тогдашней войны между Францией и Англией, т.е.

Семилетней войны, Гиббон в 1763 году через Париж возвратился в любимую Лозанну, а в следующем году совершил свое итальянское путешествие, во время которого посетил Флоренцию, Рим, Неаполь, Венецию и другие города.

Для последующей ученой деятельности Гиббона пребывание его в Риме имело первостепенное значение: оно навело его на мысль написать историю «вечного» города. «15 октября 1764 года, – писал Гиббон, – я сидел, погруженный в грезы, среди развалин Капитолия, в то время как босоногие монахи пели свои вечерни в храме Юпитера;

в ту минуту впервые блеснула у меня в уме мысль The Autobiographies of Edward Gibbon. Ed. Murray J. London, 1896, PP. 148, 152.

написать историю упадка и разрушения Рима»50.

Первоначальный план Гиббона был написать историю упадка города Рима, а не Римской империи;

только несколько позднее план его расширился, и в результате Гиббон написал историю Римской империи, западной и восточной, доведя историю последней до падения Константинополя в 1453 году.

По возвращении в Лондон, Гиббон начал деятельно собирать материал для задуманного труда. В году появился первый том его труда, начинавший изложение со времени Августа. Успех его был необычаен;

первое издание разошлось в несколько дней.

По словам Гиббона, «его книга была на каждом столе и почти на каждом туалете»51. Следующие тома его истории, содержащие главы о христианстве, в которых выяснялись личные религиозные воззрения автора в духе XVIII века, подняли целую бурю, особенно среди итальянских католиков.

У Гиббона была одна заветная мечта, а именно:

он хотел, чтобы Лозанна, бывшая школой его юности, сделалась его жизненным убежищем на склоне лет. Наконец, спустя почти двадцать лет после своего второго отъезда из Лозанны, Гиббон, Ibid., p. 302.

The Autobiographies of Edward Gibbon. London, 1896, p. 311.

имея достаточные средства для независимого существования, переехал в Лозанну, где и окончил свою историю. Автор в таких словах описывает момент окончания своего многолетнего труда: «В день, или скорее в ночь, 27 июня 1787 года, между одиннадцатью и двенадцатью часами, на даче в моем саду я написал последние строки последней страницы. Положив перо, я несколько раз прошелся по аллее акаций, с которой открывается вид на деревню, озеро и горы. Воздух был спокоен;

небо ясно;

серебряный круг луны отражался в воде, и вся природа молчала. Я не буду скрывать первого чувства радости при возвращении моей свободы и, может быть, при установлении моей славы. Но гордость моя вскоре смирилась, и серьезная печаль овладела моим умом при мысли о том, что я навсегда простился со старым и приятным товарищем, и что какова бы ни была грядущая судьба моей истории, жизнь историка должна быть короткой и непрочной»52.

Разыгравшаяся французская революция заставила Гиббона возвратиться в Англию, где он и умер в Лондоне в январе 1794 года.

Гиббон принадлежит к тем немногим писателям, которые занимают выдающееся место как в литературе, так и в истории. Гиббон – превосходный Ibid., p. 333-334.

стилист. Один современный византинист сравнивает его с Фукидидом и Тацитом.

Гиббон оставил одну из лучших существующих автобиографий, о которой ее новейший английский издатель (Birkbeck Hill) говорит: «Она настолько коротка, что может быть прочитана при свете одной пары свечей;

она настолько интересна по своему содержанию и настолько привлекательна по оборотам мысли и стилю, что при втором и третьем чтении она доставляет едва ли меньшее удовольствие, чем при первом».

Отражая на себе веяния эпохи, Гиббон является в своей истории носителем определенной идеи, выраженной им такими словами: «Я описал торжество варварства и религии». Другими словами, историческое развитие человеческих обществ со II века н.э. было, по его мнению, обратным движением (регрессом), в чем главная вина должна падать на христианство. Конечно, главы Гиббона о христианстве имеют в настоящее время лишь исторический интерес.

Не надо забывать, что со времени английского историка исторический материал чрезвычайно разросся, задачи истории изменились, появилась критика источников и новейшие издания последних, выяснилась зависимость источников друг от друга, получили права гражданства в истории вспомогательные дисциплины: нумизматика, эпиграфика, сигиллография (наука о печатях), папирология и т.д. Все это приходится иметь в виду при чтении истории Гиббона. Не надо также забывать, что Гиббон, недостаточно владевший греческим языком, имел до 518 года, т.е. до года смерти императора Анастасия I, превосходного предшественника и руководителя, которому он очень многим обязан, а именно – французского ученого Тиллемона (Tillemont). Последний был автором известного в свое время труда «История императоров» (Histoire des Empereurs, 6 томов, Брюссель, 1692 cл.), доведенного до 518 года. В этой части своей истории Гиббон писал подробнее и внимательнее.

Что касается последующей истории, т.е. восточно римской, или византийской, империи, которая наиболее нас в настоящем случае интересует, то в этой части Гиббон, встречавший уже гораздо большие препятствия в ознакомлении с источниками и находившийся под сильным влиянием идей XVIII века, не мог удачно справиться со своей задачей.

Английский историк Фриман пишет: «При всей удивительной способности Гиббона к группировке и к сгущению красок (condensation), которая нигде столь сильно не проявилась, как в его византийских главах, с его живым описанием и при его еще более действующем искусстве внушения, – стиль его письма не может, конечно, возбуждать уважения к лицам и периодам, о которых он говорит, или привлекать многих к более подробному их изучению. Его бесподобная способность к сарказму и унижению никогда не покидает его труда;

он слишком любит анекдоты, показывающие слабую или смешную сторону известного века или лица;

он неспособен к восторженному восхищению чем нибудь или кем-нибудь. Почти всякая история, рассказанная таким образом, должна оставить в воображении читателя прежде всего ее низкую (презренную) сторону… Может быть, ни одна история не могла пройти неповрежденной через такое испытание;

византийская история, из всех других, была наименее способна выдержать такой род отношения»53.

В силу этого византийская история, изложенная Гиббоном со свойственными ему особенностями, представлена им в ложном освещении. Личная история и семейные дела всех императоров, от сына Ираклия до Исаака Ангела, собраны в Е. A. Freeman. Historical Essays. London, 1879, vol. Ill, ser. 3, pp. -235.

одной главе. «Такой способ трактовать предмет вполне согласуется с презрительным отношением автора к „Византийской“ или „Низкой“ (Lower) империи», – замечает современный английский византинист Бьюри (Bury)54. Взгляд Гиббона на внутреннюю историю империи после Ираклия отличается не только поверхностностью;

он дает совершенно ложное представление о фактах.

Однако не надо упускать из виду, что во времена Гиббона целые эпохи оставались еще не обработанными и неразъясненными, как например, эпоха иконоборчества, социальная история Х и XI веков и т.д. Во всяком случае, несмотря на крупные недостатки и пробелы и особенно имея их в виду, книгу Гиббона можно читать с пользой и большим интересом и в настоящее время.

Первое издание «Истории упадка и разрушения Римской империи» Гиббона вышло в шести томах в Лондоне в 1776-1788 годах и с тех пор выдержало целый ряд изданий. В конце XIX века английский византинист Бьюри (Bury) вновь издал историю Гиббона, снабдив ее драгоценными примечаниями, целым рядом интересных и свежих приложений по разнообразным вопросам и превосходным E. Gibbon. The History of the Decline and Fall of the Roman Empire, ed.

J.B. Bury. London, 1897, vol. I, p. III.

указателем (Лондон, 1896-1900, 7 томов);

целью Бьюри было показать в своих дополнениях то, чего историческая наука достигла в наше время сравнительно со временем Гиббона. Труд последнего переведен почти на все европейские языки.

Особенную цену имел, до появления издания Бьюри, благодаря критическим и историческим примечаниям французский перевод известного французского историка и политического деятеля Гизо (Guizot), появившийся в 13 томах в Париже в 1828 году.

На русском языке «История упадка и разрушения Римской империи», переведенная Неведомским, вышла в свет в семи частях в Москве в 1883- годах55.

Лебо. Отрицательное отношение к Византии лучших представителей французской мысли XVIII века не помешало французу Шарлю Лебо (Le Beau) во второй половине этого же столетия подробно изложить в двадцати одном томе события византийской истории56. Лебо, не владея хорошо греческим языком, пользовался по большей О восприятии современного читателя см., например: W.

Chamberlain. On Rereading Gibbon. – The Atlantic Monthly, vol. CLXXIV (October, 1944), pp. 65-70.

Среди многочисленных биографий Лебо см. в особенности: Dupuy.

части латинскими переводами авторов, излагал источники без критического к ним отношения и дал заглавие своей компиляции «Histoire du Bas-Empire» (1757-1781), которое на долгое время сделалось символом пренебрежительного отношения к византийской империи57. «История»

Лебо, продолженная другим лицом и доведенная до 27 томов, теперь значения не имеет. В XIX веке появилось второе издание его истории, исправленное и дополненное на основании восточных источников двумя ориенталистами, арменоведом Сен-Мартеном (J.A. Saint-Martin) и грузиноведом Броссэ (M.F.

Brosset). Сен-Мартен писал: «Это не просто новое издание сочинения Лебо, это фундаментальный труд, значение которого не может быть не оценено теми, кто заинтересован в развитии исторических наук»58.

Во французском языке прилагательное bas имеет два значения – «низкий» (в разных значениях) и «поздний», если речь идет о времени.

Лебо имел в виду последнее.

Ch. Lebeau. Histoire du Bas-Empire, ed. M. Saint-Martin, M. de Brosset.

Paris, 1824, vol. I, p. XI. В 1847 г. вышло сокращенное переложение сочинения Лебо в 5 томах: Delarue. Abrege de l"histoire de Bas-Empire de Lebeau. Первые 22 тома первого издания были переведены на немецкий И.А. Хиллером (Leipzig, 1765-1783). См.: E. Gerland. Das Studium der byzantinischen Geschichte vom Humanismus bis zur Jetztzeit.

Athen, 1934, S. 9. По сообщению Н. Иорги, сочинение Лебо было переведено на итальянский. cm.: Revue historique du sud-est europeen.

IX, 1932, p. 428, note 3.

Последнее издание (21 том, Париж, 1824-1836) благодаря обильным дополнениям из восточных, преимущественно армянских, источников может иметь некоторое значение и в настоящее время.

Нугаре. В 1799 году французский автор П.Ж.-Б. Нугаре (P.J.-B. Nougaret) опубликовал пятитомный труд под очень длинным названием, сокращенный вариант которого звучит так: «Анекдоты о Константинополе, или Поздней империи от царствования Константина, его основателя, до взятия Константинополя Мохаммедом II и далее до наших дней… с наиболее яркими примерами превратностей судьбы и наиболее удивительными революциями». Это сочинение представляет собой исключительно компиляцию из разных авторов, в основном из «Истории Поздней империи» Лебо, и не имеет научного значения. Во введении Нугаре отразил политические взгляды своего времени.

Он предвидел «катастрофу, которая, как кажется, готовится перед нашими глазами и которая может привести второй Рим под власть татар, которых ныне зовут русскими… сейчас часто говорят о Константинополе, с момента чудовищного союза турок и русских против Франции»59. В 1811 году Нугаре сократил пятитомный труд до одного тома, каковой Ссылка по второму изданию – Paris, 1814, vol. I, pp. XIV-XV.

опубликовал под заголовком «Прелести Поздней империи, содержащие наиболее любопытные и интересные рассказы от Константина Великого до взятия Константинополя Мохаммедом II». Он посвятил этот труд просвещению молодежи: «Эти гибельные и кровавые сцены, – писал автор, – эти события, столь достойные памяти, пробудят в наших молодых читателях самые полезные мысли, они дадут им почувствовать, сколь ценна добродетель, принимая во внимание, что порок и преступление были часто причиной гибели народов. Они будут благословлять небеса за возможность жить в эпоху, когда революции известны только в истории, и они смогут оценить счастье нации, которая управляется великодушным повелителем и благодетелем своих подданных»60.науч.ред. Руайу. В Наполеоновскую эпоху появилась на французском языке компиляция в девяти томах Руайу (J.-C. Royou), журналиста, адвоката во время Директории и театрального цензора в эпоху Реставрации, носящая одинаковое заглавие с сочинением Лебо, «История Поздней империи от Константина до взятия Константинополя в году» (Histoire du Bas-Empire depuis Constantin jusqu"a la prise de Constantinople en 1453. Paris.

An XII ). Автор, заявив в предисловии, что большинство написанных по-французски историй требуют переделки и переработки, особенно для «Bas-Empire», обращается к Лебо, который, «несмотря на некоторые достоинства, едва лишь удобочитаем». По мнению Руайу, Лебо забыл, что «история должна быть не рассказом о всем том, что произошло в мире, но о всем том, что в нем произошло интересного;

то, что не представляет ни поучения (instruction), ни удовольствия, должно быть без колебания принесено в жертву…».

Автор полагает, что «наблюдая причины падения государств, можно узнать средства предотвратить его или, по крайней мере, замедлить… Наконец, в Константинополе с удовольствием можно следить за тенью, некоторым образом, Римской империи:

это зрелище притягивает до последнего момента»61.

Несамостоятельный, часто анекдотический текст истории Руайу не сопровождается никакими ссылками. Уже по взглядам автора, приведенным выше, видно, что сочинение Руайу не имеет значения.

Вскоре после сочинения Руайу появилась «История Поздней империи» удивительно плодовитого французского автора М. Леконт де Сегюра (M. Le Comte de Segur). Его сочинение, J.-C. Royou. Histoire du Bas-Empire. Paris, 1844, preface.

охватывающее весь период византийской истории, научного значения не имеет, однако оно было очень популярно среди французских читателей и издавалось неоднократно62.

Там же, во введении к сочинению Руайу. Об изданиях сочинения де Сегюра см. библиографию у Руайу. Я использовал седьмое издание.

От середины девятнадцатого века до настоящего времени До середины девятнадцатого столетия серьезных общих работ по истории Византийской империи не появлялось.

Финлей. Большой шаг вперед сделала византийская история в трудах английского историка Георга Финлея (George Finlay), автора «Истории Греции с эпохи покорения ее римлянами до настоящего времени – с 146 года до н.э. по год» (A History of Greece from its Conquest by the Romans to the Present Time B.C. 146 to A.D. 1864).

Финлей, подобно Гиббону, оставил автобиографию, из которой можно познакомиться с главными фактами интересной жизни автора, повлиявшей на создание его труда.

Финлей родился в Англии в декабре 1799 года, где и получил свое первоначальное воспитание. Несколько позднее, для усовершенствования в римском праве, он направился в германский город Геттинген, имея в виду сделаться адвокатом. На прощанье дядя молодого Финлея сказал ему следующее: «Хорошо, Георг! Я надеюсь, что ты будешь усердно заниматься римским правом;

но я полагаю, что ты посетишь греков раньше, чем я тебя снова увижу»63. Слова дяди оказались пророческими.

Вспыхнувшая в то время греческая революция привлекла к себе внимание Европы. Вместо того чтобы усердно заниматься римским правом, Финлей читал сочинения по истории Греции, знакомился с греческим языком и в 1823 году решил посетить Грецию с целью личного ознакомления с условиями жизни заинтересовавшего его народа, а также с целью на месте выяснить вопрос о возможности успеха восстания. Во время пребывания в Греции в 1823-1824 годах Финлей неоднократно встречался с лордом Байроном, приехавшим, как известно, в Грецию на защиту ее национального дела, и нашедшим там безвременную кончину. В 1827 году, после пребывания в Англии, Финлей возвратился в Грецию и принимал участие в экспедиции генерала Гордона для освобождения Афин от осады. Наконец, прибытие графа Каподистрии в качестве Президента Греции и покровительство трех великих держав обещали, по словам Финлея, грекам время мирного прогресса. Убежденный филэллин, свято веривший в великую будущность нового государства, Финлей Автобиографию Финлея см. в следующем издании: A History of Greece from its Conquest by the Romans to the Present Time, ed. Н. F.

Tozer. Oxford, 1877, vol. I, pp. XXXIX-XLVI.

в порыве увлечения решил навсегда поселиться на земле древней Эллады и приобрел для этого в Греции земельную собственность, на покупку и обработку которой потратил все свои деньги.

В это самое время он и задумал написать историю греческой революции. Умер Финлей в Афинах в январе 1876 года. План Финлея написать историю греческой революции заставил его заняться прошлыми судьбами Греции. Постепенно из-под пера Финлея появился целый ряд отдельных трудов по истории Греции. В 1844 году вышла его книга «Греция под римским владычеством» (Greece under the Romans), охватывавшая события со 146 года до н.э. до 717 года н.э. В 1854 году появилось двухтомное сочинение Финлея «История Византийской и Греческой империй с 716 по год» (A History of the Byzantine and Greek Empires from 716 to 1453). За этим следовали два сочинения по новой и новейшей истории Греции. Позднее автор просмотрел все свои труды и подготовил их к новому изданию. Но Финлей умер, не успев довести начатого дела до конца. После его смерти общая «История Греции с эпохи покорения ее римлянами до настоящего времени – с 146 года до н.э. по год» (A History of Greece from its Conquest by the Romans to the Present Time. B.C. 146, A.D. 1864) была издана в 1877 году в семи томах Тозером (Tozer), который в первом томе напечатал и автобиографию Финлея. Последним изданием теперь и надлежит пользоваться. В русском переводе существует лишь одно сочинение Финлея – «Греция под римским владычеством» (Москва, 1876).

С точки зрения Финлея, история Греции под иностранным владычеством повествует об упадке и бедствиях той нации, которая в древнем мире достигла высшей степени цивилизации. Две тысячи лет страданий не стерли национального характера, не потушили национального самолюбия. История народа, который в течение веков сохранил свой язык и свою национальность, и энергия, которая ожила с такой силой, что образовала независимое государство, не должны находиться в полном пренебрежении. Условия Греции в долгие времена ее рабства не были условиями однообразного вырождения. Под владычеством римлян и впоследствии османов греки представляли собой лишь незначительную часть обширной империи.

Благодаря своему невоинственному характеру они не играли важной политической роли, и многие из крупных перемен и революций, имевших место во владениях императоров и султанов, не оказывали прямого влияния на Грецию. Следовательно, ни общая история Римской империи, ни общая история Оттоманской империи не являются частью греческой истории. Иначе дело обстояло при византийских императорах;

греки были отождествлены тогда с императорской администрацией. Различие в политическом положении нации в течение этих периодов требует от историка различных приемов для выяснения характерных черт тех времен64.

Финлей делит историю греков, как подчиненного народа, на шесть периодов. 1) Первый период обнимает историю Греции под римским владычеством;

этот период преобладающего влияния римских начал кончается только в первой половине VIII века со вступлением на престол Льва III Исавра, давшего константинопольской администрации новый характер. 2) Второй период охватывает историю Восточной Римской империи в ее новой форме, под условным названием Византийской империи. История этого деспотизма, смягченного, обновленного и снова оживленного императорами-иконоборцами, представляет один из самых замечательных и поучительных уроков в истории монархических учреждений. В продолжение этого периода история греков тесно переплетается с анналами императорского правительства, так A History of Greece… vol. I, pp. XV-XVII.

что история Византийской империи образует часть истории греческого народа. Византийская история тянется от вступления на престол Льва Исавра в году до покорения Константинополя крестоносцами в 1204 году. 3) После разрушения Восточной Римской империи греческая история расходится по многим путям. Изгнанные константинопольские греки (у Финлея Roman-Greeks) бежали в Азию, утвердили свою столицу в Никее, продолжали императорскую администрацию в некоторых провинциях по старому образцу и со старыми именами и меньше чем через шестьдесять лет снова овладели Константинополем;

но, хотя их правительство удержало гордое название Римской империи, оно было лишь выродившимся представителем даже Византийского государства. Этот третий период можно назвать Константинопольской греческой империей, слабое существование которой было прикончено османскими турками при взятии Константинополя в 1453 году. 4) Крестоносцы, покорив большую часть Византийской империи, разделили свои завоевания с венецианцами и основали Латинскую империю Романии с ее феодальными княжествами в Греции. Владычество латинян очень важно тем, что указывает на упадок греческого влияния на Востоке и является причиной быстрого уменьшения благосостояния и численности греческой нации. Этот период тянется от взятия Константинополя крестоносцами в 1204 году до покорения острова Наксоса турками в 1566 году. 5) Покорение Константинополя в 1204 году повлекло за собой основание нового греческого государства в восточных провинциях Византийской империи, известного под названием Трапезундской империи.

Ее существование является любопытным эпизодом в греческой истории, хотя правительство отличалось особенностями, указывающими скорее на влияние азиатских, чем европейских обычаев. Она очень походила на Грузинские и Армянские монархии. В течение двух с половиной столетий Трапезундская империя имела значительную степень влияния, основанного скорее на ее торговом значении, чем на политической силе или греческой цивилизации. Ее существование оказывало мало влияния на судьбы Греции, и ее падение в 1461 году возбудило мало сочувствия. 6) Шестой и последний период истории Греции под чужеземным владычеством тянется от 1453 до 1821 года и обнимает время османского управления и временного занятия Пелопоннеса Венецианской республикой с 1685 по 1715 год65.

Финлей, как было уже замечено выше, делает в A History of Greece… vol. I, pp. XVII-XIX.

изучении истории Византии большой шаг вперед.

Если его деление греческой истории на периоды, как почти всякое подобное схематическое деление, подлежит оспариваний, то несомненная заслуга автора остается в том, что он первый обратил внимание на внутреннюю историю византийского государства, на отношения юридические, социально экономические и т.д. Конечно, это не был ряд глубоких, самостоятельных исследований, которых мы по многим вопросам не имеем и до настоящего времени;

большая часть страниц, посвященных у Финлея внутренней истории, основывалась иногда на общих рассуждениях и на позднейших аналогиях.

Сопоставление некоторых фактов позволяет, как кажется, выявить и еще одну немаловажную причину решимости А.А. Васильева уехать. Выше уже говорилось о том, что на рубеже веков, около пяти лет в общей сложности, А.А. Васильев весьма плодотворно работал за границей, будучи стипендиатом и находясь в официальных командировках. Если учесть все особенности развития СССР в двадцатые-тридцатые годы, то нельзя не признать, что возможность работать в зарубежных научных центрах для А.А. Васильева делалась все более проблематичной – научные командировки за границу становились со временем не нормой, а исключением из правил, особенно для ученых старой формации. Материалы, приводимые И.В. Куклиной, показывают, что после переезда в Америку А.А. Васильев большую часть свободного времени проводил в разъездах, путешествуя когда с целью научной работы, когда просто как турист.

Изложенный материал позволяет прийти в чем-то неожиданному, но по логике событий совершенно закономерному выводу. Одной из субъективно важных для А.А. Васильева причин отъезда должно было быть желание сохранить за собой возможность свободно перемещаться по миру как с целями научными, так и с целями туристическими. Он не мог не понимать, что в условиях СССР двадцатых-тридцатых годов такого ему никто гарантировать не мог.

Иными словами, в 1925-1928 гг. перед А.А. Васильевым стоял выбор – или Советская Россия, политический режим в которой и условия жизни становились для него чуждыми , или другая страна, но гораздо более понятная идейная и политическая ситуация и привычный стиль жизни.

Не без колебаний А.А. Васильев выбрал второе. В чем причина колебаний? Дело здесь, видимо, в особенностях характера А.А. Васильева, бывшего, судя по всему, не очень решительным человеком, всегда предпочитавшим компромиссы и отсутствие конфликтов . Вероятно, можно говорить также и о том, что А.А. Васильев не во всем чувствовал себя комфортно и уютно в Америке. В сохранившихся письмах про восприятие Америки А.А. Васильевым информации почти нет. Однако не случайно, конечно, А.А. Васильев писал М.И. Ростовцеву в августе 1942 года: «Да есть ли она у меня, эта радость жизни? Не есть ли это давняя привычка казаться не тем, кто я есть? Ведь, по существу, у тебя более оснований любить жизнь. Не забудь, что мне всегда приходится стараться заполнять мое одиночество – заполнять его искусственно, безусловно, внешне» . Весьма возможно, эти слова – невольное признание в вынужденном притворстве и старательно скрываемом бегстве от одиночества – являются ключевыми для понимания внутреннего мира, психологии и деятельности А.А. Васильева как человека во второй период его жизни. Подтвердить или не подтвердить это могут только новые публикации архивных документов . Как бы там ни было, здесь представляется важным подчеркнуть и следующий факт из его биографии.

Научная биография Александра Александровича сложилась блестяще, однако, работая до последних дней, проводя жизнь в многочисленных путешествиях, в личном плане он оставался одиноким, и умер в доме престарелых.

В Америке большая часть его жизни была связана с Мадисоном и Висконсинским университетом. Последние десять лет А.А. Васильев провел в Вашингтоне, в известном византинистическом центре Dumbarton Oaks, где в 1944-1948 гг. он был Senior Scholar, а в 1949-1953 гг. – Scholar Emeritus.

В научном наследии А.А. Васильева особое место занимают два сюжета, ставшие наиболее важными во всей его долгой научной жизни. Это – византийско-арабские отношения и переиздаваемый сейчас цикл общих работ по истории Византии, охватывающий весь период существования империи. В отличие от старшего своего современника, Ю.А. Кулаковского, для которого сочинение общего плана по истории Византии стало основным научным трудом, роль «Истории Византийской империи» в научном наследии Александра Александровича иная.

Исходный русский текст работы был опубликован в четырех томах между 1917 и 1925 гг. Наиболее обработан первый том исходной русской версии издания – «Лекции по истории Византии. Том 1. Время до Крестовых походов (до 1081 года)» (Пг., 1917). Книга представляет собой краткое изложение событий рассматриваемого периода, без примечаний, с минимальной литературой вопроса в конце глав, с хронологической и генеалогическими таблицами. Выводы в книге почти отсутствуют, также как и многие разделы, дописывавшиеся А.А. Васильевым позднее. В чисто техническом (типографском) отношении книга издана неважно. Обращает на себя внимание весьма низкосортная бумага и местами нечеткая печать .

Принципиально иначе во всех отношениях выглядят три небольших тома, являющиеся продолжением издания 1917 года , выпущенные в 1923-1925 гг. издательством «Academia»:

А.А. Васильев. История Византии. Византия и Крестоносцы. Эпоха Комнинов (1081-1185) и Ангелов (1185-1204). Пб., 1923;

А.А. Васильев. История Византии. Латинское владычество на Востоке. Пг., 1923;

А.А. Васильев. История Византии. Падение Византии. Эпоха Палеологов (1261-1453). Л., 1925.

Лекции А.А. Васильева и указанные три монографии составили тот цикл общих работ по византийской истории, которые автор перерабатывал и переиздавал на протяжении всей своей жизни. Как видно из списка литературы, общая история Византии А.А. Васильева существует в изданиях на многих языках, однако основными являются следующие три: первое американское – History of the Byzantine Empire, vol. 1-2. Madison, 1928-1929; французское – Histoire de l"Empire Byzantin, vol. 1-2. Paris, 1932; второе американское издание – History of the Byzantine Empire, 324-1453. Madison, 1952. Последнее издание выполнено в одном томе, что достигнуто за счет печати на более тонкой бумаге.

Второе американское издание является наиболее совершенным в научном отношении. Принципиально, однако, отметить, что, несмотря на многочисленные вставки и дополнения, несмотря на обилие примечаний, второе американское издание и исходные русские версии оказываются поразительно близки. Достаточно их положить рядом для того, чтобы с немалым изумлением обнаружить – по меньшей мере 50% текста последнего американского издания представляет собой прямой перевод с исходных русских версий . Количество вставок и дополнений действительно велико и тем не менее исходные русские версии 1917-1925 гг. продолжают составлять основу, костяк даже последнего американского издания работы . Именно поэтому в основу данного издания положен метод текстологического анализа, а не прямого перевода всего текста с издания 1952 года.

Во всех тех случаях, когда для английского текста работы выявлялся русский прототекст, редактор воспроизводил соответствующие места исходных русских версий исходя из того, что бессмысленно переводить на русский язык то, что и так уже на русском языке существует. Воспроизведение это, однако, никогда не было механическим, ибо обработка текста исходных русских версий А.А. Васильевым была многогранной – отдельные слова и фразы убирались чаще всего по стилистическим соображениям, в некоторых случаях фразы переставлялись местами. Достаточно часто А.А. Васильев прибегал к иной организации текста на странице – как правило, во втором американском издании абзацы, по сравнению с исходными русскими версиями, крупнее. Во всех такого рода спорных случаях предпочтение отдавалось последнему американскому изданию.