Ворон по краткое содержание. Анализ поэмы «Ворон» (Эдгар По)

Эдгар Алан По – поэт середины ΧΙΧ века, создатель символической поэзии, основанной на психологическом анализе. Ярким примером является поэма «Ворон», написанная в 1844 – 1849 годах.

Чтобы лучше понять смысл данного произведения, обратимся к истории его создания. Прототипом лирической героини поэмы стала Вирджиния Клемм, жена Эдгара По. Она умерла в расцвете лет от туберкулеза. Пытаясь пережить эту утрату, По пишет целый ряд произведений, посвященных этой женщине. Среди них и поэма «Ворон».

Уже само название готовит читателя к чему-то

Страшному и необратимому, ведь считается, что ворон – это предвестник беды.

Все произведение проникнуто нестихаемой болью и печалью по ушедшим дням. И переводчику удается удивительно точно передать это душевное состояние:

«Я воскликнул: «Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!

Если только бог над нами свод небесный распростер,

Мне скажи: душа, что бремя скорби здесь несет со всеми,

Там обнимет ли в Эдеме лучезарную Линор –

Ту святую, что в Эдеме ангелы зовут Линор?»

Каркнул Ворон «Nevermore!».

«Prophet!» said I, «thing of evil!- prophet still if bird of devil –

Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,

Yet all undaunted, on this desert land enchanted –

On this home by Horror haunted – tell me truly I implore –

Is there – is there balm in Gilead? – tell me – tell me, I implore!»

Quoth the Raven «Nevermore!».

Следует обратить внимание на глаголы, которые передают действия лирического героя. В оригинальном варианте это, в основном, глагол said (сказал), а вот в русскоязычном стихотворении автор использует более сильные по смыслу и яркие по эмоциональной окраске слова: воскликнул, вскочив. Немаловажную роль играет форма повелительного наклонения глагола. Она тоже передает всю бурю чувств, которая творится внутри лирического героя. Довольно часто повторяется слово вдруг. Оно показывает, как неожиданно пришел к лирическому герою ворон, так же неожиданно умерла жена автора. В конце английского стихотворения можно увидеть постоянно повторяющееся слово still (еще), которое имеет двойственный смысл. С одной стороны, у лирического героя где-то глубоко в душе еще теплится надежда, что он еще когда-нибудь увидит свою возлюбленную. С другой стороны, это слово означает безысходность: герой просто не понимает, как он будет жить дальше без своей жены. В переводе данного произведения не существует таких двусмысленных частей речи, но состояние лирического героя передано с удивительной точностью:

«И душой из этой тени не взлечу я с этих пор».

Ключевым словом всей поэмы является наречие nevermore (никогда). Возможно, русский автор посчитал, что буквальный перевод этого слова имеет слишком слабое значение для такого стихотворения, а синонима с более сильным значением просто не нашлось, поэтому оно оставлено без перевода. Именно данное слово подчеркивает все муки лирического героя, его состояние безысходности.

Оба автора используют символы. У По – это «пустая земля» («desert land»), символ одиночества. А Зенкевич использует более поэтизированные символы: Эдем (вечная жизнь), небо (свобода). И у одного, и у другого автора они потивопоставляются ворону, птице – дьяволу, символу смерти.

Общий меланхоличный тон стихотворения подчеркивается повторением одной и той же фразы «nevermore»(«больше ничего»).

Когда умирает что-то старое и некрасивое, обычно это не жалеют, так как оно уже прожило свое. А когда смерть касается чего-то молодого и красивого, то это — величайшая трагедия. Именно из-за своего горя Э. По стал писать такие великолепные, грустные и человечные стихи.

Сочинения по темам:

1. Долго и трудно складывалась поэма А. Т. Твардовского «За далью — даль» (1950-1960). В ней событийный сюжет ослаблен до минимума...

Полночь мраком прирастала; одинокий и усталый
Я бродил по следу тайны древних, но бессмертных слов.
Усыпляя, плыли строки; вдруг раздался стук негромкий,
Словно кто-то скребся робко в дверь моих волшебных снов.
«Странник, – вздрогнув, я подумал, – нарушает сладость снов,
Странник, только и всего».

О, я помню, дело было в декабре унылом, стылом,
И камин ворчал без силы, уступая теням спор.
Страстно жаждал я рассвета, – тщетно проискав ответов,
Утешений в книгах ветхих – по потерянной Ленор,
По прекраснейшей из смертных с чудным именем Ленор,
Чей был смертный час так скор.

Шорох шелковой портьеры, вкрадчивый, глухой, неверный,
Теребил, тянул мне нервы, ужас полнил существо,
Так что, страхи отгоняя, я твердил как заклинанье:
«О ночлеге просит странник у порога моего,
О ночлеге молит странник у порога моего,
Странник, только и всего».

Вскоре, мужества исполнясь, я шагнул как в омут в полночь:
«Сэр… мадам… – не знаю, кто вы – не ищите строгих слов:
Я в дремоте был печальной, и так тихо вы стучали,
Вы столь слабо постучали в двери дома моего,
Что, я думал, показалось…» – распахнул я дверь рывком –
Темнота и… – никого.

В тьму недвижным впившись взглядом, замер я; и будто рядом
Ангел снов и страхов ада черное крыло простер.
Тишина была полнейшей, темнота была кромешной,
И лишь призрак звука нежный шепот доносил: «Ленор!»
Это я шептал, и эхо возвращало мне: «Ленор!» –
Эха бесполезный сор.

В комнату вернувшись грустно, без надежд, в смятенных чувствах,
Я услышал те же стуки, – чуть ясней, чем до того.
Я подумал: «Да ведь это у окна скребется ветер;
Гляну – и в одно мгновенье будет все объяснено,
Сердце стоит успокоить – будет все объяснено…
Ветер – только и всего!»

Но едва открыл я ставню, как на свет, с вальяжной статью
Благородной древней знати, ворон выступил из тьмы.
Не смущаясь ни секунды, извинений, даже скудных,
Предъявить и не подумав, он уселся над дверьми –
Как на трон, на бюст Паллады взгромоздился над дверьми –
Наяву взирать на сны.

Видя гордое величье, видя, как смешно напыщен
Этот лорд из рода птичьих, скрыть улыбку я не смог.
«Ты, хоть временем потрепан, но уж, верно, не из робких;
Так скажи: на тех дорогах, что ты в жизни превозмог, –
Звали как тебя в том аде, что ты в жизни превозмог?»
Каркнул ворон: «Nevermore».

Сей бесхитростною речью, сколь скупой, столь человечьей,
Удивленный бесконечно, я воззрился на него;
Потому как, согласитесь, смертным раньше и не снилось,
Чтобы птицы громоздились над порогами домов,
Чтоб на бюсты громоздились над порогами домов –
Птицы с кличкой «Nevermore».

Ну а ворон, в грусти словно, молвил только это слово,
Будто в этом самом слове вся душа была его.
И замолк, перо не дрогнет; из меня же слабый, робкий
Выдох вырвался негромкий: «Я друзей сберечь не мог, –
Так и он к утру исчезнет, как надежды до него».
Рек здесь ворон: «Nevermore».

Звук в ночи таким был резким, так пугающе уместным,
Что я дернулся с ним вместе, под собой не чуя ног.
«Но, конечно, – бормотал я, – это весь запас словарный,
Что какой-то бедный малый заучить ему помог,
Хороня свои надежды и кляня тяжелый рок
Бесконечным «Nevermore».

Ворон все же был забавен, и, чтоб грусть свою разбавить,
Я, дела свои оставив, кресло выкатил вперед;
В нем усевшись поудобней перед бюстом с птицей гордой,
Разрешить решил я твердо, что имел в виду сей лорд,
Что имел в виду сей мрачный, старый, мудрый птичий лорд,
Говоря мне «Nevermore».

Так сидел я отрешенно, в мир догадок погруженный,
Ну а ворон взглядом жег мне, словно пламенем, нутро;
Головой клонясь устало на подушки бархат алый,
Вдруг с тоскою осознал я, что склониться головой –
Что на этот алый бархат лишь склониться головой
Ей нельзя, о – nevermore!

Вдруг как будто сладость дыма от незримого кадила
Воздух в комнате сгустила, ангельский донесся хор.
«Глупый! – я вскричал. – Бог, видя, как горьки твои обиды,
С ангелами шлет напиток для забвения Ленор!
Пей же снадобье, пей жадно и забудь свою Ленор!»
Каркнул ворон: «Nevermore».

«О, вещун – пусть злой, все ж вещий! – птица ль ты, иль зла приспешник! –
Послан ли ты силой грешной, иль тебя низвергнул шторм –
Сквозь безмолвье светлых далей, через брег, где волны спали,
В этот дом, юдоль печали, – говори: до сих ли пор
Есть дарующий забвенье сладкий сон средь вечных гор?»
Каркнул ворон: «Nevermore».

«О, вещун – пусть злой, все ж вещий! – птица ль ты, иль зла приспешник!
Заклинаю Небесами, Богом, чей так мил нам взор:
Сей душе, больной от скорби, дай надежду встречи скорой –
Душ слияния с Ленорой, с незабвенною Ленор,
С той прекраснейшей из смертных, смертный час чей был так скор».
Каркнул ворон: «Nevermore».

«Будь ты птица или дьявол! – этим словом ты доставил
Сердцу многая печали! – так закончим разговор!
Убирайся в ночь, обратно! Прочь лети, в объятья ада!
Там, наверно, будут рады лжи, что молвил ты как вор!
Прочь из жизни, сердца, дома! Растворись в ночи как вор!»
Ворон каркнул: «Nevermore».

До сих пор во тьме сердито все сидит он, все сидит он
Над моей мечтой разбитой, в сердце дома моего;
Черный огнь меж век струится, будто демон в нем таится,
Да и тень зловещей птицы в пол вросла уже давно;
И душе моей от этой черной тени не дано
Оторваться – nevermore!

© А. Шарапова, составление, послесловие, комментарии, 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Он был страстный и причудливый безумный человек.

«Овальный портрет»

Некоторые считали его сумасшедшим. Его приближенные знали достоверно, что это не так.

«Маска Красной Смерти»

Есть удивительное напряженное состояние ума, когда человек сильнее, умнее, красивее самого себя. Это состояние можно назвать праздником умственной жизни. Мысль воспринимает тогда все в необычных очертаниях, открываются неожиданные перспективы, возникают поразительные сочетания, обостренные чувства во всем улавливают новизну, предчувствие и воспоминание усиливают личность двойным внушением, и крылатая душа видит себя в мире расширенном и углубленном. Такие состояния, приближающие нас к мирам запредельным, бывают у каждого, как бы в подтверждение великого принципа конечной равноправности всех душ. Но одних они посещают, быть может, только раз в жизни, над другими, то сильнее, то слабее, они простирают почти беспрерывное влияние, и есть избранники, которым дано в каждую полночь видеть привидения и с каждым рассветом слышать биение новых жизней.

К числу таких немногих избранников принадлежал величайший из поэтов-символистов Эдгар По. Это – сама напряженность, это – воплощенный экстаз – сдержанная ярость вулкана, выбрасывающего лаву из недр земли в вышний воздух, полная зноя котельная могучей фабрики, охваченная шумами огня, который, приводя в движение множество станков, ежеминутно заставляет опасаться взрыва.

В одном из своих наиболее таинственных рассказов, «Человек толпы», Эдгар По описывает загадочного старика, лицо которого напоминало ему образ Дьявола. «Бросив беглый взгляд на лицо этого бродяги, затаившего какую-то страшную тайну, я получил, – говорит он, – представление о громадной умственной силе, об осторожности, скаредности, алчности, хладнокровии, коварстве, кровожадности, о торжестве, веселости, о крайнем ужасе, о напряженном – о бесконечном отчаянии». Если несколько изменить слова этой сложной характеристики, мы получим точный портрет самого поэта. Смотря на лицо Эдгара По и читая его произведения, получаешь представление о громадной умственной силе, о крайней осторожности в выборе художественных эффектов, об утонченной скупости в пользовании словами, указывающей на великую любовь к слову, о ненасытимой алчности души, о мудром хладнокровии избранника, дерзающего на то, перед чем отступают другие, о торжестве законченного художника, о безумной веселости безысходного ужаса, являющегося неизбежностью для такой души, о напряженном и бесконечном отчаянии. Загадочный старик, чтобы не остаться наедине со своей страшной тайной, без устали скитается в людской толпе; как Вечный Жид, он бежит с одного места на другое, и, когда пустеют нарядные кварталы города, он, как отверженный, спешит в нищенские закоулки, где омерзительная нечисть гноится в застоявшихся каналах. Так точно Эдгар По, проникнувшись философским отчаяньем, затаив в себе тайну понимания мировой жизни, как кошмарной игры Бо́льшего в меньшем, всю жизнь был под властью демона скитания и от самых воздушных гимнов серафима переходил к самым чудовищным ямам нашей жизни, чтобы через остроту ощущения соприкоснуться с иным миром, чтобы и здесь, в провалах уродства, увидеть хотя северное сияние. И как загадочный старик был одет в затасканное белье хорошего качества, а под тщательно застегнутым плащом скрывал что-то блестящее, бриллианты или кинжал, так Эдгар По в своей искаженной жизни всегда оставался прекрасным демоном, и над его творчеством никогда не погаснет изумрудное сияние Люцифера.

Это была планета без орбиты, как его назвали враги, думая унизить поэта, которого они возвеличили таким названием, сразу указывающим, что это – душа исключительная, следующая в мире своими необычными путями и горящая не бледным сияньем полуспящих звезд, а ярким, особым блеском кометы. Эдгар По был из расы причудливых изобретателей нового. Идя по дороге, которую мы как будто уже давно знаем, он вдруг заставляет нас обратиться к каким-то неожиданным поворотам и открывает не только уголки, но и огромные равнины, которых раньше не касался наш взгляд, заставляет нас дышать запахом трав, до тех пор никогда нами не виданных и однако же странно напоминающих нашей душе о чем-то бывшем очень давно, случившемся с нами где-то не здесь. И след от такого чувства остается в душе надолго, пробуждая или пересоздавая в ней какие-то скрытые способности, так что после прочтения той или другой необыкновенной страницы, написанной безумным Эдгаром, мы смотрим на самые повседневные предметы иным, проникновенным взглядом. События, которые он описывает, все проходят в замкнутой душе самого поэта; страшно похожие на жизнь, они совершаются где-то вне жизни, out of space – out of time, вне времени – вне пространства, их видишь сквозь какое-то окно и, лихорадочно следя за ними, дрожишь оттого, что не можешь с ними соединиться.

Язык, замыслы, художественная манера, все отмечено в Эдгаре По яркою печатью новизны. Никто из английских или американских поэтов не знал до него, что можно сделать с английским стихом прихотливым сопоставлением известных звуковых сочетаний. Эдгар По взял лютню, натянул струны, они выпрямились, блеснули и вдруг запели всею скрытою силой серебряных перезвонов. Никто не знал до него, что сказки можно соединять с философией. Он слил в органически целое единство художественные настроения и логические результаты высших умозрений, сочетал две краски в одну и создал новую литературную форму, философские сказки, гипнотизирующие одновременно и наше чувство, и наш ум. Метко определив, что происхождение Поэзии кроется в жажде Красоты более безумной, чем та, которую нам может дать земля, Эдгар По стремился утолить эту жажду созданием неземных образов. Его ландшафты изменены, как в сновидениях, где те же предметы кажутся другими. Его водовороты затягивают в себя и в то же время заставляют думать о Боге, будучи пронизаны до самой глубины призрачным блеском месяца. Его женщины должны умирать преждевременно, и, как верно говорит Бодлер, их лица окружены тем золотым сиянием, которое неотлучно соединено с лицами святых.

Колумб новых областей в человеческой душе, он первый сознательно занялся мыслью ввести уродство в область красоты и, с лукавством мудрого мага, создал поэзию ужаса. Он первый угадал поэзию распадающихся величественных зданий, угадал жизнь корабля, как одухотворенного существа, уловил великий символизм явлений Моря, установил художественную, полную волнующих намеков, связь между человеческой душой и неодушевленными предметами, пророчески почувствовал настроение наших дней и в подавляющих мрачностью красок картинах изобразил чудовищные – неизбежные для души – последствия механического миросозерцания.

В «Падении дома Эшер» он для будущих времен нарисовал душевное распадение личности, гибнущей из-за своей утонченности. В «Овальном портрете» он показал невозможность любви, потому что душа, исходя из созерцания земного любимого образа, возводит его роковым восходящим путем к идеальной мечте, к запредельному первообразу, и как только этот путь пройден, земной образ лишается своих красок, отпадает, умирает, и остается только мечта, прекрасная, как создание искусства, но – из иного мира, чем мир земного счастья. В «Демоне извращенности», в «Вилльяме Вильсоне», в сказке «Черный кот» он изобразил непобедимую стихийность совести, как ее не изображал до него еще никто. В таких произведениях, как «Нисхождение в Мальстрем», «Манускрипт, найденный в бутылке» и «Повествование Артура Гордона Пима», он символически представил безнадежность наших душевных исканий, логические стены, вырастающие перед нами, когда мы идем по путям познания. В лучшей своей сказке, «Молчание», он изобразил проистекающий отсюда ужас, нестерпимую пытку, более острую, чем отчаяние, возникающую от сознания того молчания, которым окружены мы навсегда. Дальше, за ним, за этим сознанием, начинается беспредельное царство смерти, фосфорический блеск разложения, ярость смерча, самумы, бешенство бурь, которые, свирепствуя извне, проникают и в людские обиталища, заставляя драпри шевелиться и двигаться змеиными движениями, – царство, полное сплина, страха и ужаса, искаженных призраков, глаз, расширенных от нестерпимого испуга, чудовищной бледности, чумных дыханий, кровавых пятен и белых цветов, застывших и еще более страшных, чем кровь.

Эдгар Аллан По
"Ворон"

"Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
Над старинными томами я склонялся в полусне..."

Вы любите творчество Эдгара Аллана По так, как люблю его я? Не знаю, не знаю... В пору моего увлечения готической субкультурой довелось мне познакомиться с этим замечательным, угрюмым и талантливым писателем. Признаюсь, что тогда я нисколько в нём не разочаровался. Его мрачные, мистические истории завлекли меня по "самые уши", очаровав всю мою душевную сущность. И уже не отпускали "никогда" ! Он до сих пор остаётся одним из самых любимых для меня автором. Родоначальник жанра "детектив" ... Есть в нём самом, его жизни, судьбе и творчестве что-то притягательное и манящее. Загадочное! Нам же всем нравится таинственность? Или нет? Нам же интересно заглянуть в то время, которое подарило миру этого гения? В чём он черпал вдохновение? Ведь интересно же! Тем более в наш двадцать первый век, который отрицает многое из того, что окутывало век девятнадцатый! Можем ли мы в наше неимоверно циничное время, когда девиз "не получилось с одной - получится с другой" правит миром, оценить ту душевную тоску и боль по той единственной, чистой, но уже потерянной любви, которой больше уже может и не быть? . Людям современного мира кажется, что люди времён ушедших были чересчур сентиментальными и импульсивными. Пусть так! Но они были искренними в своих чувствах и желаниях. А мы...?

"...Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный..."

О чём писал По ? Люди, знакомые с его творчеством, незамедлительно ответят, что о смерти, потустороннем мире, боли, скорби и неземных страданиях. И ведь будут правы! Но в этой форме ясно проступают вопросы вечности. В каком виде предстаёт перед человеком вечность, олицетворяемая смертью? Чёрный кот, чёрный волк, чёрный ворон... Ворон - птица мистическая, "говорящая", которая символизирует пророчество и несёт своим образом недоброе предзнаменование. Получатся, что неспроста она является ключевым героем в поэме. Неспроста единственным словом, которое он произносит, является это самое "никогда". Тому, на что надеется наш лирический герой, не суждено сбыться. Как бы он этого не хотел. Ему не дано вновь обрести душевный покой, встретить свою любовь. Даже после смерти. Но ему и не дано забыть то, что было. Память и воспоминания также жгут его сердце и тлеет печаль в его душе. И герою остаётся только бороться с самим собой, с мыслями, воспоминаниями... Эдгар Аллан По как никто другой понимал всю трагичность жизни человека, в которой одна потеря может изменить всё; жизни, где постараться забыться можно только на дне стакана, что в свою очередь с лёгкостью приведёт к появлению страшных образов или видений. И вот он уже перед нами...

"...Ворон, гордый Ворон старых дней..."

Нет , вы просто попробуйте почитать эту поэму "в полночь, в час угрюмый" . Попытайтесь войти в образ лирического героя, попытайтесь проникнуться мыслями и страданием молодого человека, который потерял "светило прежних дней" . Попробуйте открыть это произведение в мрачное время года, которое именуется поздней осенью или в декабре, зажечь свечу или тусклую настольную лампу, приоткрыть окно, чтобы ветер ворвавшись в ваши владения колыхнул шторы. Поставьте рядом бокал красного вина. Потом закройте глаза, представьте себя в одежде того времени, ощутите себя молодым человеком (может быть даже студентом). Прислушайтесь к своему бьющемуся сердцу и обратите внимание на мерное и ровное (до поры до времени) дыхание. И дерзайте. Перед вами предстанет целый мир полный теней, не такой манящий как у других поэтов, но всё же притягательный своими метафорами и не только. И слова, даже если вы того не желаете, лишь дополнят картину удушающего и безнадёжного горя. Полное погружение в это стихотворение, которое на мой скромный взгляд по силе своего воздействия является лучшим в западной поэзии, вам гарантировано.

"...Кресло я свое придвинул против Ворона тогда..."

Она может вам не понравиться, оставить равнодушным(-ой), вы можете её не понять, но, уверяю вас, не оценить прекрасное в поэзии По у вас просто не получится! Что-что, а стиль у него имелся. И как создателю определённой и явно проступающей своей дрожью по телу атмосферы ему равных не было и нет по сей день. Так в чём же заключается притягательность этой поэмы? В глубине исключительных чувств, страданий и метаний, в глубине мысли и переживаний, в неповторимой форме, в философии и звенящей в строках красоты! Эта поэма является символом того, что можно назвать "каждый раз вижу/открываю что-то новое" . Стихотворение прекрасно своим ритмом, своей структурой, уникальным внутренним монологом человека и бьющим в набат повторяющимся рефреном "никогда" , которое будет угнетать до самого конца. Сразу вспоминается монотонный метроном, звуки которого так пугали и вводили в ступор немцев в Сталинграде. Думаю, ощущение или предвкушение неизбежного конца и бренности бытия были схожи. Пусть и по разным причинам. Ведь оно звучит как приговор, который уже никогда нельзя будет обжаловать. Ты обречён, ты проклят, лирический герой! Фатум...

"...И душа моя из тени, что волнуется всегда.
Не восстанет - никогда!"

P.S. Известно большое количество переводов этой поэмы, но я впервые познакомился с ней посредством Константина Бальмонта , и считаю этот перевод самым лучшим, запоминающимся и самым атмосферным.

P.P.S. Как дополнение, настоятельно рекомендую для затравки прочитать и стихотворение "Аннабель Ли" в переводе всё того же Константина Бальмонта .

Рецензия написана под музыку Ludovico Einaudi - Sotto Falso Nome .